— О, господин полковник, возьмите его! Ради бога, возьмите! Ведь одному ему не добраться до войск… И наконец, если вы не верите ему, господин полковник, то дайте мне его на поруки. Я вам головой ручаюсь, что это один из честнейших малых, какого я когда-либо встречал!

— Ого! — весело расхохотался полковник. — Нет, наш Миша-то каков, а? — подмигивая на расходившегося офицерика его старшим товарищам, говорил он. — Ну, будь по-твоему, Миша.

— Вы слышали? — обратился уже серьезно полковник к Наде. — Вы слышали вашего ходатая? Оправдайте же его и наше доверие, молодой человек! А я… я беру вас с собою.

— О, вы останетесь мною довольны, господин полковник! — поспешила ответить Надя, с благодарностью взглянув в сторону юного хорунжего, в котором разом почувствовала будущего приятеля и друга.

— Ну, а теперь сообщите нам ваше имя, молодой человек! — произнес уже много ласковее, очевидно не колебавшийся более в ее искренности полковник.

Надя вздрогнула. Сказать имя — значило бы открыться во всем. Ведь легко могло случиться, что кто-либо из окружающих ее офицеров мог знать ее семью. Тогда надо было бы сказать «прости» всему: и смелому замыслу, и новой доле, и вольной жизни, которая открывалась перед нею во всей ее привлекательной свободе… Ведь узнай кто-нибудь из них, что она девушка, ее без всяких разговоров вернут домой, и тогда снова прежняя ненавистная жизнь с плетением кружев с утра до вечера, с мелкими хозяйственными заботами и со всем прочим, что так глубоко претит ее пылкой и вольной натуре, поглотит ее, затянет в свою невылазную тину… И потому голос ее заметно дрожал, когда, смущенно окинув глазами все общество, она произнесла робко, чуть слышно:

— Моя фамилия — Дуров.

Слава богу!.. Ни на одном лице здесь сидящих офицеров не выразилось удивление. Никому из них, очевидно, не знакомо имя сарапульского городничего.

— А ваше имя? — продолжал спрашивать полковник, уже с явным доверием и лаской поглядывавший на отважного мальчика, стоявшего перед ним.

«Надя»… — хотела было по привычке ответить Надя, но мигом опомнилась и прикусила язык.

В одну секунду почему-то перед ее мысленным взором промелькнул ясный, жаркий полдень в Малороссии…

Узкий извилистый Удай… Толпа босоногих девчат, улепетывающих от нее, панночки, или, вернее, от страшной гадюки, извивающейся в ее руках, и в раздвинувшихся прибрежных кустах осоки — высокий, статный черноглазый Саша Кириак.

Где он теперь, этот необычайный, совсем особенный мальчик, который так пришелся по душе ей, Наде? Чувствует ли он, гадкий, милый насмешник, что его маленькая приятельница добилась-таки своего? И, задумавшись на минуту над милым воспоминанием, Надя твердо произнесла, глядя своими черными честными глазами в острые глаза полковника:

— Мое имя Александр, а по батюшке — Васильевич.

— Ого! — вскричал, окончательно развеселившись, Борисов. — Да вы родились под счастливой звездой, Александр Васильевич, нося имя бессмертного своего тезки![5]От души желаю, чтобы хотя отчасти вы были похожи на него. Ну, а теперь, пожалуйте-ка к нам да закусите хорошенько. Вы, чай, устали с дороги?.. Щегров! — приказал Борисов своему молодцеватому вестовому, — подыщи-ка конька между нашими запасными лошадьми для нового казака.

— Ах, нет! Пожалуйста, позвольте мне остаться с моим Алкидом, — живо воскликнула Надя, успевшая уже было усесться за стол между седым есаулом и молоденьким хорунжим. — Я не могу с ним расстаться ни за что на свете!

— И то правда, — произнес Степан Иванович, — у вас ведь есть конь, юноша, и не конь даже, а восьмое чудо мира, если верить Вакуле. — Махнул он в сторону Щегрова, все время стоявшего навытяжку у дверей.

— Конь знатный, что и говорить, ваше высокородие! — отозвался старый казак.

— О, да, мой Алкид — прелесть! — блеснув глазами, воскликнула пылко Надя.

— Браво, молодой человек, браво! — одобрил старый есаул, с явным сочувствием оглядывавший Надю из-под своих нависших бровей во все время ее допроса. — Сильная привязанность к лошади есть лучшая рекомендация кавалериста!

Он и не подозревал, старый воин, каким ярким отзвуком прозвучала его похвала в трепетном сердце казака-ребенка.

— Ну, познакомьте нас со своим сокровищем, — чуть усмехаясь под своими сивыми усами, добродушно произнес полковник. — Нет, нет, не теперь только, — проговорил он поспешно, видя, что Надя вскочила уже из-за стола, готовя бежать по его желанию. — Закусите как следует, чем бог послал, а в это время и вашему коньку зададут корму. Не правда ли, Щегров? — снова обратился он к старому казаку.

— Так точно, ваше высокородие! — отрапортовал тот и мигом скрылся за дверью, с целью исполнить приказание начальника.

Надя еще раз благодарно взглянула на полковника и принялась за еду.

Новый друг

Сентябрьские дни коротки и недолговечны… А первый день, проведенный Надей среди казаков, показался ей одним сплошным коротким мигом… Офицеры как-то особенно задушевно и просто отнеслись к новому товарищу. Они расхваливали ее Алкида и долго любовались молоденьким всадником, с легкостью птички впорхнувшим в седло… И во весь день не нашлось минуты у девушки, чтобы как следует сосредоточиться на своем новом положении и вникнуть в него. Зато, когда незаметно подкравшаяся ночь снова окутала окрестность, когда во всех избушках замелькали огни и послышалась громкая команда «На конь!», сердце Нади впервые сжалось в груди.

С этим роковым «На конь!» все старое, прежнее, худое и хорошее, все, наполнявшее до сих пор ее жизнь, как бы разом отпадало от нее и уходило куда-то далеко, далеко…

«Еще не поздно, — говорил девушке какой-то внутренний голос, — одумайся, вернись! Подумай, что ждет тебя в будущем! Сможешь ли ты совладать со своей женской слабостью в трудных походах и на ратном поле? Ты, привыкшая спать на мягкой постели, есть с серебра, ты, нуждающаяся в родной заботе и ласке… Дитя! Дитя! Брось свои тщеславные мечты, вернись в отцовский дом, пока еще не поздно! Не для тебя, слабой, юной девочки, почти ребенка, суровая доля солдата!»

— Что это, боже мой! Я, кажется, колеблюсь? — с ужасом спрашивала сама себя Надя. — Какой позор! Какое малодушие! Боже мой, помоги мне, укрепи меня! Господи, поддержи хоть ты меня, ты, могучая, сильная, мужественная Жанна!

Тут ее мысли были прерваны звуком сигнального рожка, выигрывавшего поход. К ним присоединились трубы, послышалась мелкая, частая дробь барабана. И все это покрылось могучим и сильным, уже знакомым Наде голосом, выкрикивающим мощным басом слова команды: «Справа по три заезжай!» Сотни выстроились в одну минуту, и весь полк стройным шагом двинулся вперед.

И в ту же минуту в первых рядах, где ехали песенники и музыканты, послышались звуки заунывной казачьей песни.