Жуковский всей душой отдался порученному ему делу. Целью воспитания вообще и учения в особенности поэт провозгласил «образование для добродетели», особенно много сил прилагая для верного нравственного настроя будущего царя. Неоднократно и подробно обсуждая с Николаем Павловичем вопросы воспитания наследника, Жуковский повторял, что «его высочеству нужно быть не ученым, а просвещенным». Главной же наукой наследника русского престола поэт считал историю, «наставляющую опытами прошедшего или объясняющую настоящее и предсказывающую будущее».

– Итак, господа, мы продолжим наше повествование о жизни и деяниях великого Александра. Плутарх пишет, что честолюбие Александра не было слепым: он искал не всякую славу и искал ее не где попало. Но всякий раз когда отец его Филипп одерживал какую-нибудь славную победу, Александр мрачнел и говорил сверстникам: «Мальчики, отец успеет захватить все, так что мне вместе с вами не удастся совершить ничего великого». Но как ошибался Александр!..

Василий Андреевич посмотрел на своих слушателей. Все они – и розовощекий наследник, и увалень Адлерберг, и нежный граф Иосиф Виельгорский, и старательный Саша Паткуль уставились на него, увлеченные Плутарховым жизнеописанием. Признаться, и сам Жуковский был увлечен не менее своих юных слушателей.

Некий фессалиец привел Филиппу коня Буцефала. Никто из людей царских не смог сесть на него. Филипп рассердился и приказал увести коня. Но Александр сказал: «Это замечательный конь. Люди просто не могут укротить его по собственной трусости». – «Уж не хочешь ли ты сделать то, что не под силу старшим?» – воскликнул отец. Поднялся смех, но Александр подбежал к коню, твердой рукой схватил его за узду и повернул мордой к солнцу. Он успел заметить, что гордый конь пугается колеблющейся перед ним тени. Пробежав несколько шагов рядом, Александр легким прыжком вскочил на коня. Не нанося ему ударов и не дергая за узду, Александр дал волю коню, а когда увидел, что Буцефал успокоился и рвется вперед, сам стал понукать его громкими восклицаниями и ударами ноги. Филипп и свита его замерли в тревоге. Когда торжествующий Александр вернулся к ним верхом на Буцефале, все разразились громкими криками восторга. «Ищи себе, сын мой, царство по себе, ибо Македония для тебя мала!» – будто бы сказал тогда Филипп…

– Господин Жуковский, – вежливо перебил его Адлерберг. – Можно ли так понять, что Александр более велик, чем его отец?

«Конечно!» – хотел было сказать Василий Андреевич, но удержался. Поди пойми этого ленивца, с младенчества узнавшего коридоры Зимнего дворца, что у него на уме.

– Дело в том, господа, что величие государственного мужа с полной очевидностью бывает видно лишь потомкам. Современники пристрастны… Но продолжим. Александр с ранних лет своих был склонен к изучению наук и чтению книг. Список «Иллиады» он всегда держал под подушкой вместе с кинжалом. Достойно внимания то, что после победы над Дарием Александру принесли шкатулку, сочтенною самым ценным из захваченных трофеев. Александр спросил своих друзей, какую ценность они посоветуют положить ему в эту шкатулку…

Жуковский сделал паузу и вопросительно посмотрел на ребят.

– Золото! – воскликнул Саша Паткуль.

– Драгоценности и золото, – неуверенно уточнил Виельгорский.

– Ключ от казны! – твердо сказал Адлерберг.

Наследник молчал и смотрел на него, открыв рот.

– Царь сказал, что будет хранить в драгоценной шкатулке «Иллиаду»! – торжествующе произнес Жуковский. – Так свидетельствуют многие лица, заслуживающие доверия…

Три раза в неделю Жуковский читал свои лекции наследнику и его соученикам. День их начинался в 6 утра. После молитвы шли на завтрак, а с 7 до 12 часов были классы.

Учителя преподавали следующие предметы: Г.П. Павский – Закон Божий, Ф.А. Жилль – французский язык, Альфрее – английский, В.А. Эртель – немецкий и польский языки, Э.Х. Коллинс – математику, А.Р. Рейнгольд – чистописание, А.И. Зауервейд – рисование, а другие еще гимнастику, токарное и слесарное дело. В 1829 году добавились новые предметы: всеобщую историю читал Ф.И. Липман, естественные науки – К.А. Триниус, с 1833 года русскую историю и статистику читал К.И. Арсеньев, грамматику и русскую словесность – П.А. Плетнев, артиллерию – Е.Х. Вессель, фортификацию – X.X. Христиани. Это было уже много позже. Пока же преподаватели давали наследнику основы наук, следуя главному правилу в обучении, утвержденному Жуковским: «Лучше мало, но хорошо, чем много, но худо».

После классов отправлялись на прогулку. В любимом Сашей Павловске бегали по аллеям, кружили по большому кольцу, а в Петергофе убегали на берег Финского залива бросать камешки, пока не звали на обед. Потом вновь прогулка, но уже не беготня, а чинное хождение, после которого дозволялись игры в мяч серсо. От пяти до семи вечера вновь занятия, чаще часы эти отводились Закону Божьему. Отец Павский намеревался внушить будущему государю «религию сердца», и план его занятий был полностью одобрен Жуковским. День заканчивался часом гимнастики, и больше всего мальчишки бывали рады, когда им позволяли идти в манеж. В восьмом часу бывал ужин. Вечер посвящался писанию дневника, что, по мысли Жуковского, должно было приучить Александра к анализу своих мыслей и поступков. Но великий князь тяготился писанием и заполнял страницы записной книжки в сафьяновом переплете только из любви к наставнику. В десять вечера ложились спать.

Если Василий Андреевич не был огорчен его поведением, полчаса до сна он отводил чтению сказок из «Тысячи и одной ночи», выбирая самые увлекательные. Сказки читались на французском языке. И право, странное это было сочетание: русский поэт читал наследнику русского престола арабские сказки в пересказе француза Галлана. А за окнами Павловского дворца широко раскинулись зеленые поляны, лучи заката освещали рощи лип и вязов, тихо текла речка Славянка.

Поэт – вот, казалось бы, его призвание, его всеобъемлющая характеристика. И верно, главное сказано этим, главное, но не все.

К делу придворного чтеца при императрице Марии Федоровне (равно и учителя русского языка у Александры Федоровны) Жуковский относился не слишком серьезно, видя в том преимущественно отработку пожалованного пенсиона. То была скорее придворная должность, чем служба. Воспитание царского сына – дело иное.

Поэт-романтик воодушевился идеей воспитания просвещенного, гуманного, мудрого и справедливого правителя. Стоит вспомнить, что Жуковский, человек никак не военный, отслуживший всего два месяца в армии подростком, не умевший стрелять и фехтовать, в войну 1812 года записался в ополчение и проделал с ним поход, был при Бородинском сражении. Так что певец действительно был «во стане русских воинов».

Наконец, царский воспитатель был поистине чист душой, что можно было сказать о немногих при дворе. Редко о ком современники так тепло и нежно отзывались, как о Жуковском.

Сознавал ли поэт свои реальные возможности в душном дворцовом мирке? Вполне. Еще в 1815 году, после первого представления императрице Марии Федоровне, он писал в дневник: «В большом свете поэт, заморская обезьяна, ventriloque (чревовещатель) и тому подобные редкости стоят на одной доске, для каждой из них одинаковое, равно продолжительное и равно непостоянное внимание». Если для Мердера назначение к наследнику было почетной службой и немалым повышением, то для поэта оно означало как будто отход от единственно важного дела. Почему он не отказался? Думается, Василий Андреевич верно понял это служение, как исполнение воли Божией, как исполнение своего долга перед Богом и Отечеством.