Единственное, в чем походил на него сын, – в постоянном желании командовать в играх. Он также не умел и не хотел подчиняться.

Но, в общем, мальчик был вполне здоровый, любил покушать, любил играть со сверстниками, превосходно стрелял и плавал, катался на лодке, играл в мяч.

По воскресеньям к мальчишеской компании присоединялись юные граф Алеша Толстой и князь Саша Барятинский, добавлявшие много оживления. Устраивали борьбу, и, конечно, всех побеждал силач Алеша.

Памятливая А.О. Смирнова-Россет писала об одном таком дне, когда в Царском на зеленом лугу возилась, хохотала и кричала веселая орава, наскакивая на Алешу Толстого, красного, как индийский петух, но крепко стоящего на ногах. Потный наследник в белой рубашке, более обыкновенного растрепанный Паткуль с оторванным воротником, вертлявый Адлерберг – всех Алеша поднимал и перебрасывал через плечо.

Он и подошедшему государю предложил помериться силой. «Да я больше тебя», – предупредил Николай Павлович. «Это все равно, – мотнул головой Алеша. – Я не боюсь. Я очень сильный». И с разбегу со всей силы наскочил на царя, но даже не пошатнул. Потом все вместе бросились на Николая Павловича, хватали его за полы сюртука, за ноги, стараясь, если уж не повалить, так согнуть его колени, но куда там. «Да не кричите так сильно, только запыхаетесь», – говорил им сверху царь. Бойцы попадали в траву, совсем обессилев.

Они много ездили с Жуковским по окрестностям Царского и Павловска. Подчас поэт с августейшим воспитанником заходили в избы, заглядывали в кузницу, осматривали поля и собирали букеты на лугу. Думается, то глубокое чувство патриотизма и личной ответственности за русскую землю со всеми ее лесами, полями, деревеньками и поместьями, зародилось у Александра тогда. И не у одного Александра.

Сознавая силу, но и мимолетность своего влияния на великого князя, Василий Андреевич не уставал втолковывать ему мысль о важности истории, прежде всего отечественной, подлинной сокровищницы царского просвещения: «…Она знакомит государя с нуждами его страны и его века… История, освещенная религиею, воспламеняет в нем любовь к великому, стремление к благотворной славе, уважение к человечеству дает ему высокое понятие о его сане. Из нее извлечет он правила деятельности царской: владычествуй не силой, а порядком; люби и распространяй просвещение; помни, что из слепых рабов легче сделать свирепых мятежников, нежели из просвещенных подданных; люби свободу, то есть правосудие; будь верен слову; окружай себя достойными помощниками; уважай народ свой…»

Жуковский сознавал, что сильно забегает вперед, и столь важные сентенции его могут остаться непонятыми, и все же он не уставал повторять их, рассчитывая, что не умом, так сердцем будущий государь воспримет столь важные правила: «Не обманывайся насчет людей и всего земного, но имей в душе идеал прекрасного; не упускай из глаз своей цели; подвигайся вперед не быстро, но постоянно; строй без спеха, но для веков; исправляй, не разрушая; не упреждай своего века, но и не отставай от него; не будь его рабом, но свободно с ним соглашайся…»

Не стоит переоценивать значение заветов Жуковского, но можно ли их не оценить? Всякий человек на земле призван делать свое дело. Какое счастье для Александра – а может быть, и для России – что Василий Андреевич Жуковский все знания свои, всю веру и жар сердца своего вкладывал в наследника престола. Труд его не был напрасен.

В январе 1829 года состоялась первая сдача годичного экзамена. Мальчик был самолюбив и очень хотел понравиться родителям. Экзамен он сдал блестяще, даже перевод из записок Юлия Цезаря прочитал бойко: «Войско Цезаря двигалось очень быстро и этому в значительной степени было обязано своими успехами. В авангарде шла обыкновенно конница…»

Николай Павлович оценил это. К латинскому языку он сам чувствовал «врожденную неохоту», усугублявшуюся планами матушки послать его в Лейпцигский университет. Решил, что и сына латынью больше мучить не следует.

После подведения общих итогов, однако, выяснилось, что за год учебы у Виельгорского было пять отличных недель, у великого князя две, у Саши Паткуля – одна.

В качестве поощрения отец взял его с собой в Берлин. Это было первым его путешествием и по России, которую позднее он изъездил изрядно. Знакомые русские пейзажи скоро сменились иными, и юный Александр вглядывался через окошко кареты в земли Царства Польского, удивляясь бедности и невежеству крестьян, причем особенное сострадание, как писал позднее его биограф С.С. Татищев, в нем возбудило еврейское население. К тому времени Александр уже сносно говорил по-польски, что было с удовольствием воспринято польским дворянством.

В Варшаве предстояла еще одна коронация. В мае 1829 года в королевском замке, в зале Сената, Николай Павлович возложил на себя корону короля польского и, приняв в руки державу и скипетр, произнес присягу. Архиепископ Варшавский троекратно провозгласил «Слава», но депутаты воеводств, сенаторы и купцы, допущенные на церемонию, хранили молчание.

Польский вопрос был одним из труднейших для Николая I. Он презирал само понятие «конституция», но терпел польскую, даже гордился тем, что чтит закон, данный его братом Александром Павловичем. К сожалению, легкий на обещания брат незадолго до смерти высказывался за уступки полякам некоторых земель. Ту же линию гнул и брат Константин, заметно «ополонившийся», по мнению Николая.

«Я должен был бы перестать быть русским в своих собственных глазах, – заявил Николай Павлович брату, – если бы я вздумал верить, что возможно отделить Литву от России! Пока я существую, я никоим образом не допущу, чтобы идеи о присоединении Литвы к Польше были поощряемы. Это вещь неосуществимая и могущая повлечь для империи самые плачевные последствия».

При расставании братья были одинаково любезны.

Пребывание в Берлине в течение восьми дней оставило глубокий след в душе великого князя. Прежде всего Саша был поражен блестящим обществом принцев и принцесс, герцогов и князей, среди которых русские император и императрица, конечно же, занимали первое место.

Ему показали знаменитый дворец Сан-Суси и сады, где гулял Фридрих Великий. Александра Федоровна повела сына помолиться над гробницей своей матери, королевы Луизы, некогда влюбленной в покойного Александра Павловича. Мать внушала Саше любовь к немецким родственникам. Те в свою очередь окружили юного великого князя таким почтительным уважением, поклонением и многоречивой лестью, что мальчик всерьез уверился в том, что он существо прелестное, великое, необыкновенное.

Ему представили прусские полки, в том числе кирасирский имени императора Николая I. Дед, прусский король, назначил его шефом 3-го прусского уланского полка. Можно представить, как был рад Александр, как сиял от гордости и счастья, надевая новую форму. Он тут же поехал к деду благодарить, а потом отправился на смотр своего полка и там не ударил в грязь лицом. Нравилось ему военное дело.