Дубы уступили место рододендронам, и мы остановились, выбившись из сил. Сами того не заметив, мы вступили в Северный Девон, достигнув своей первой намеченной цели. Прошло два дня, а мы все еще не сошли с дистанции. Рододендроны, распластавшиеся по скалам, обступили нас со всех сторон. Вопреки распространенному мнению, эти выносливые растения, которые сегодня так пытаются изничтожить, обитали в Великобритании миллионы лет назад. Ученые нашли окаменелости, доказывающие, что рододендроны росли здесь еще до последнего ледникового периода, но статус коренных достался только тем растениям, которые распространились после отступления льдов. Рододендроны были вновь завезены в Великобританию в середине XVIII века и стремительно распространились в сельской местности: эти мигранты с блестящими вечнозелеными листьями глубоких оттенков сумели расцветить скучные, серые британские зимы. Весной, с началом поры цветения, они укрывали холмы и подлесок великолепным сочным ковром фиолетовых и лиловых цветов. Раньше в нашей любимой долине темное ущелье вспыхивало красотой каждый май, пока Национальный фонд[11] не решил избавиться от всех завезенных в страну растений. За этим решением последовали месяцы безжалостного уничтожения пришельцев – и холмы стали напоминать поле битвы. Прошли годы. Мусор, оставшийся после войны с захватчиками, до сих пор на месте, но теперь сквозь него пробиваются крошечные молодые ростки коренных растений – березок и вереска. Одновременно с этим пеньки рододендронов оживают и борются за место под солнцем, выпуская сочную молодую поросль. Рано или поздно одна из сторон победит, но ни одной это не пойдет на пользу.

Скалы с одной стороны уходили вверх, а с другой – падали вниз, оставляя тропе всего около метра ровной поверхности посередине. Мы все равно достали горелку и согрели себе чаю, усевшись прямо на дороге. Издалека донесся уже знакомый нам голос с американским акцентом: перепутать было невозможно. Голос жаловался на проблемы на работе, не в силах отключиться от них даже в походе. Помешав чай, я со странным чувством осознала, что у меня нет работы, о которой можно беспокоиться, и нет домашних проблем, которые нужно решать. У меня вообще нет проблем. Не считая того, конечно, что мы оказались на улице, а Мот смертельно болен. Американцы вышли из-за поворота и на секунду остановились в замешательстве. Я занервничала, что они стоят с подветренной стороны, но быстро сообразила, что мы просто мешаем им пройти.

– Мы сегодня уже опаздываем, отстаем от расписания, нам нужно к четырем быть в Линмуте.

С извинениями они протиснулись мимо. Мужчина здорово вспотел, пот капал у него с подбородка и локтей.

– Вы точно не хотите остановиться и выпить чаю, немножко передохнуть?

Женщина посмотрела на меня, как на преступницу:

– Нет, у нас нет времени: нужно следовать плану. У вас же нет плана, верно?

Они исчезли из виду, но еще несколько минут мы слышали ее постепенно затихающий голос. Она выговаривала ему, как он должен радоваться, что она вообще с ним поехала, когда у нее ежедневник ломится от дел, и как он должен быть благодарен.

– А у нас есть план?

– А как же. Мы будем идти, а потом перестанем идти, а по пути, возможно, найдем какое-то будущее.

– Хороший план.

Мы потащились дальше сквозь лес. Пошел небольшой дождик, но нас укрывал плотный полог рододендронов над головой. Как только мы вышли из-под защиты деревьев, со стороны Бристольского канала налетела непогода, и небольшой дождик превратился в бушующую грозу. С трудом пробираясь вперед в хлопающей на ветру непромокаемой куртке, я почти ничего не видела сквозь лившиеся мне на лицо потоки воды. Когда мы свернули на тропинку вдоль береговых утесов, Мот начал пошатываться от высоты, ветра и усталости. Мы были беззащитны перед стихией и к тому же шли высоко над уровнем моря, а ветер цеплялся за наши рюкзаки, как за паруса, пугая нас и сбивая с ног. В районе мыса Форленд перед нами возникла идеальная радуга, к которой добавились цвета холма: грязно-зеленый, коричневый и сиреневый. Мот вцепился в траву на уровне рук, пытаясь восстановить равновесие и не глядя в клубящийся черно-серый туман, возникший на месте моря. Тропинка шириной шестьдесят сантиметров, а за ней – облачная пропасть. Мы даже не представляли, где находимся – на травянистом склоне или на краю скалы. Внезапно из тумана выступил шпиль церкви.

– Помнишь наш план? Пора остановиться.

В церкви Мот упал на скамейку. От борьбы с ветром у него невыносимо болело плечо, а одна нога то и дело подворачивалась, и он спотыкался. Мы уже обдумывали возможность провести ночь на полу в церкви Иоанна Крестителя, когда заметили яркие огни в окнах паба под названием «Блю Болл». Проковыляв несколько метров от церкви до паба, мы вошли внутрь, щедро заливая водой полы и собаку, сидевшую у входа.

Лысый человек за барной стойкой посмотрел на нас безо всякого выражения. Затем перевел глаза на наши насквозь мокрые рюкзаки и на лужи на полу. Мот, всегда ненавидевший затруднять других, поднял свой рюкзак.

– Прости за грязь, друг, мы идем по береговой тропе и попали под ливень. Мне оставить рюкзак на улице?

– По береговой тропе? Ни в коем случае. Тащите свои вещи сюда.

Бармен, чей акцент выдавал в нем австралийца, разразился гостеприимной болтовней, а мы опустились на мягкий диван перед горящим камином. Повесив носки, с которых капала вода, сушиться на стул, я поняла, что мы пришли в паб, но ничего не можем себе здесь позволить. Из столовой вышел огромный пес размером с небольшого осла, понюхал мои носки, взял один из них в свою слюнявую пасть и отправился к бару. Я последовала за ним, дергая за носок и убеждая пса разжать зубы, одновременно заказывая чайник чаю – самое дешевое, что пришло мне в голову.

– Боб, брось носок. Чай так чай, это очень по-английски. На вид вам скорее не помешал бы стаканчик виски.

– Да уж.

Я взяла носок, теперь украшенный большой дырой, и вернулась к огню. Виски, камин, удобная кровать. Я ненавижу виски, но, будь у нас хоть немного свободных денег, это путешествие было бы совсем другим. Мы медленно цедили чай и дремали перед камином, пока наши носки сохли перед огнем. Наконец дождь прекратился.

Уже совсем стемнело, когда в одиннадцать вечера мы почувствовали, что готовы покинуть теплый паб, поставить палатку в нише в скале, которая хоть как-то защищала нас от бури, и уснуть под вой ветра над головой.

* * *

Я знала, что этот момент настанет. Случилось то единственное, о чем я старалась не думать, когда мне в голову пришла идиотская мысль пройти всю юго-западную береговую тропу дикарями. Вопрос туалета встал передо мной так остро, что откладывать его решение было нельзя. Было полседьмого утра, я слышала, как над скалой туда-сюда летают чайки, и уже знакомая борьба с полами палатки и ботинками заняла слишком много времени. Выпрямившись в полный рост, я почувствовала, что теряю контроль над собой. Не только от невыносимого желания присесть на белый сияющий унитаз со сливом, но и от волны головокружения. Каким-то образом в темноте и тумане прошлой ночи мы ухитрились поставить палатку в двух метрах от края скалы. Палатка, тропа, полоска травы, обрыв на сотню метров. Я восстановила равновесие и осмотрелась в поисках хотя бы отдаленно укромного местечка. Сколько хватало глаз, вокруг было совершенно открытое пространство, и лишь в одном месте росли кустики дрока. Терпеть я не могла, дрок – значит дрок. Я лихорадочно попыталась вырыть ямку каблуком ботинка – мы не взяли с собой лопатку, посчитав, что ее слишком тяжело нести, и к тому же на тропе будет полно общественных туалетов. Второпях я продрала большим пальцем дырку в леггинсах и присела за колючие кустики с таким же облегчением, как персонаж Юэна Макгрегора в туалетной сцене фильма «На игле».