Собачники. И что же им неймется?

– Доброе утро! Значит, нашли-таки место для лагеря?

Вчерашний австралиец из паба шел по тропинке, приближаясь к палатке. Встать я не могла, кустик был недостаточно высоким, так что я осталась сидеть на корточках, едва слышно пропищав ему в ответ:

– Доброе утро!

– Ну, не буду вам мешать. Хорошей вам тропы.

– Спасибо!

Собака потащила его обратно, туда, откуда он пришел, а я сооружала над своим произведением художественный вигвам из сухих веточек дрока и ждала, пока от щек отхлынет багровая краска стыда. Я смотрела, как австралиец исчезает в огромных прозрачных облаках, которые поднимались из залива Линмут и наползали на мыс в попытке догнать грозу, ушедшую далеко вперед. Между облаками проступила большая поляна, поросшая низенькой травкой; во время ночной бури мы прошли мимо нее, не заметив. Это было неважно – со скалы мы не упали, так что наш выбор оказался ничуть не хуже. Когда я вернулась в палатку, Мот как раз проснулся.

– Ты рано.

– А собачники еще раньше. Я думала, это тебе, а не мне врачи обещали, что ты начнешь делать в штаны!

* * *

Говорят, что береговая тропа была проложена береговой охраной, которой в поисках контрабандистов нужно было обследовать каждую из бесчисленного множества бухточек. Но на тропе встречается столько достопримечательностей, связанных с древней историей (их описание можно найти в любой туристической брошюре), что поневоле начинаешь думать, будто люди ходили по тропе с тех самых пор, как появились на этой земле. Создание тропы как единого маршрута в основном финансировала экологическая организация «Нэчерел Ингленд». Когда отдельные участки пути объединили, получился самый длинный пешеходный маршрут в стране. Последний отрезок в Северном Девоне завершили в 1978 году, за год до того, как я закончила школу. Украшенные по последней моде громадными начесами и галстуками-селедками, мы с головой бросились в будущее, не думая о последствиях. Мы с тропой оказались в большом мире одновременно – возможно, нам было предначертано встретиться.

* * *

Юго-западная береговая тропа, как говорят, приносит региону три миллиона фунтов ежегодно. У нас было сорок восемь фунтов в неделю, так что большой вклад в местную экономику нам не внести. Вообще-то я с большой неохотой открывала кошелек, но после подъема по крутой, петляющей дороге в Линтон ничего не оставалось: нам нужно было пополнить запасы еды.

Стоя перед продуктовым магазином на углу улицы, я пересчитывала монетки – мы решали, сколько потратить. В это же время женщина в яркой желто-синей куртке вышла из-за угла с большой белой и злобной на вид собакой. Зря я встала между дверью в магазин и перилами, к которым был привязан лабрадор, ждавший хозяина. Большая белая собака явно ненавидела себе подобных. Она кинулась на лабрадора, который до этого тихо спал на тротуаре. Во время броска она зацепила рюкзак у меня на спине, я потеряла равновесие и ударилась об стену. Монетки вылетели у меня из руки и покатились вниз по холму. Я кинулась за фунтовой монетой, летевшей по тротуару, и почти поймала ее, но она выскользнула из рук и провалилась в сточную решетку. Мот бежал за двухфунтовой монеткой, катившейся вниз по холму между шедшими по улице туристами. Я видела, как он, нагнувшись, пытается ее схватить, но в последний момент его опередил маленький мальчик, торжествующе поднявший свою находку.

– Я нашел денежку, я нашел денежку!

Нет, нет, нам нужна эта монетка!

– Молодец, на вершине холма купишь себе мороженое!

Ох, как бы я хотела купить себе мороженое.

Хозяйка белой собаки ткнула меня носком ботинка. Я все еще лежала на тротуаре, протянув руку к канализационной решетке.

– Что с тобой, ты пьяная?

Я опешила от этого предположения.

– Со мной все в порядке, это у вас невоспитанная собака.

– С моей собакой все отлично. А вот вам, нищим, пора научиться себя вести. Валяетесь тут на улицах – какая гадость.

Я отпустила решетку и поднялась на ноги. Нищенка. Бездомная нищенка. Несколько недель назад у меня был собственный дом, бизнес, стадо овец, сад, земля, духовка, стиральная машинка, газонокосилка. У меня были обязанности, уважение, гордость. Все эти иллюзии исчезли так же быстро, как наши фунтовые монетки.

Мот поднялся обратно на холм, подобрав по пути несколько мелких монет.

– И сколько у нас осталось?

– Девять фунтов и двадцать три пенса.

– А когда мы получим еще денег?

– По-моему, послезавтра. Так что же, две пачки риса и что-нибудь к ним? Или макароны?

– Нет, что угодно, только не макароны.

Из магазина мы вышли с чуть потяжелевшим рюкзаком и двумя фунтами семьюдесятью пенсами в кошельке. Но зато мы купили две шоколадки «Марс». Когда я впервые увидела Мота в столовой колледжа, мне было восемнадцать. В белой рубашке без воротника, он макал «Марс» в чашку с чаем. Я была зачарована. Потом мы с подружками подолгу висели на подоконнике в окне третьего этажа, глядя, как он идет по кампусу: полы старой армейской шинели развеваются по ветру, на ногах кожаные сапоги по колено. Я больше ни о чем не могла думать. Прошли недели, прежде чем он заговорил со мной – недели, на протяжении которых я пряталась и тайком наблюдала за ним издали, из-за книжных полок, из дверей магазинов, из кустов. Я ни о чем не могла думать, кроме него. И секса. Затем он наконец заговорил со мной, и оказалось, что он думает про то же, про что и я.

Юношеская влюбленность переросла в страстную дружбу, которая не отпускала нас всю взрослую жизнь. Мот показал мне мир, о существовании которого я даже не догадывалась. Он был яростным борцом за экологию, и меня стремительно закружило в вихре его образа жизни: дни на продуваемых всеми ветрами вересковых пустошах, недели на шумных митингах за ядерное разоружение, пицца на музыкальных фестивалях в парках, и все время разговоры, разговоры, разговоры, мы никак не могли наговориться. Шли годы, а мы все также болтали и смеялись, и наши ноги по-прежнему переплетались. Друзья меняли жен и мужей, как зонтики, но нам никто другой не был нужен. Когда нам стукнуло по тридцать, а потом и по сорок, мы увидели, что окружающие пары понемногу погружаются в унылое состояние товарищества, в котором главной радостью были субботние походы по магазинам или на футбол. Постепенно распадалась одна пара за другой. Только мы продолжали жить со страстью, которая не умирала.

Даже теперь, глядя, как бездомный Мот хромает по Линтону, откусывая свой «Марс», я чувствовала, как у меня моментально улучшается настроение. Но несколько месяцев назад Моту выписали лекарство под названием «Прегабалин», чтобы снять боль в плече, и наши отношения резко изменились. Очередная потеря. Он все еще был мне лучшим и самым близким другом, но физическая пропасть между нами росла.

– Нет ничего лучше «Марса».

– Факт.