– Мне есть куда поехать, бабушка. Я еду к дяде Дули. Не знаю, как я туда доберусь, но все равно я еду. И ты поедешь вместе со мной. Как-нибудь доберемся.

Глаза Мьюэры отчаянно округлились. Она решительно покачала головой.

– Нет, нет, я никуда не поеду. Я слишком стара, чтобы начинать все заново. Ты – другое дело, у тебя вся жизнь впереди. А теперь я хочу, чтобы ты пошла к отцу Тулу. Скажи ему, что это я тебя послала и прошу, чтобы он приютил тебя на ночь. Он не станет тебя ни о чем спрашивать. Он знает, какая у нас тут горькая жизнь, и сам не раз вместе со мной молился, чтобы Господь нас сохранил и помиловал. А завтра утром, – продолжала она взволнованно, – ты отправишься в Дублин и уедешь с первым же пароходом. Правда, тебе придется скрываться, пока пароход не отплывет, потому что твой дед и этот варвар Квигли будут тебя искать.

Дэнси горько рассмеялась.

– А чем, по-твоему, я должна расплатиться за билет? Пожалуйста, не предлагай мне украсть кошелек у мистера Квигли. Он подаст на меня в суд, и меня посадят в тюрьму. Кроме того, я не уверена, что денег у него в кошельке хватит на проезд до Америки и там до Теннесси.

При тусклом свете фонаря глаза Мьюэры, непривычно оживленные, сверкнули лукаво и таинственно.

– У меня есть для тебя кое-что еще, моя девочка. Пойдем покажу.

Они вернулись в гостиную. Похоже, Брайс все еще не шевелился. Дэнси осторожно наклонилась, прислушалась к его дыханию и, убедившись, что ни у кого не будет оснований обвинить ее бабушку в убийстве, последовала за ней к камину, где Мьюэра уже расшатывала кирпич с одной стороны дымохода.

– Он думал, я дремлю на своем стуле, – приговаривала она весело, – а я не спала и видела, как он спрятал туда деньги. Я считаю, что ты имеешь полное право ими воспользоваться. Мистер Квигли переживет эту утрату, а я с превеликим удовольствием буду наблюдать, как будет корчить Фэйолана Карри, в первый раз в жизни посрамленного и одураченного. Может быть, – добавила она со смешком, протягивая Дэнси объемистый сверток, – он так перепугается, что тоже куда-нибудь удерет, и я смогу дожить свой век в покое. Представляешь, какое это было бы блаженство?

Дэнси смахнула слезы и прижала к себе ее невесомое тело.

– Вот если бы ты поехала со мной – это было бы блаженство. Мне просто невыносимо думать, что я больше никогда тебя не увижу.

– Я не была для тебя тем, кем должна была быть. Я была слабой и трусливой, и ты это знаешь. У меня никогда не хватало духу противостоять Фэйолану Карри, и едва ли я когда-нибудь на это отважусь, но по крайней мере я хоть что-то сумела для тебя сделать и теперь смогу сойти в могилу, зная, что уберегла тебя от горькой судьбы твоей несчастной матери, да упокоит Господь ее душу. – Слезы покатились по ее щекам. – А теперь иди, – она отстранилась и неожиданно крепко хлопнула Дэнси по спине. – Брайс может очнуться в любую минуту, а я хочу, чтобы ты благополучно успела добраться до церкви.

Дэнси торопливо сложила, что могла, в небольшую сумку, обняла на прощанье Мьюэру и, пообещав писать ей на имя отца Тула, простилась с домом, в котором не знала радости.

Выйдя на крыльцо, она затворила за собой дверь в прошлое и сделала первый шаг навстречу своей судьбе.

Покидая Ирландию, Дэнси обещала себе не оглядываться назад. Она знала, что, наверное, больше никогда не увидит бабушку, не придет на могилу матери и что будущее полно неизвестности, неожиданностей и трудностей, которые потребуют от нее максимум энергии и ума.

Всякий раз, когда она вспоминала о деньгах, спрятанных за подкладкой сумки, улыбка трогала ее губы. Очевидно, мистер Квигли оценил ее достаточно высоко, потому что даже после покупки билета, стоившего недешево, у нее еще оставалось небольшое состояние, которое она надеялась обменять на американскую валюту по прибытии в Нью-Йорк. Она решила, что, приехав в Теннесси, передаст его дяде Дули, чтобы на многие годы вперед обеспечить свое содержание. Меньше всего она хотела стать обузой для кого-то.

Дэнси очень любила читать, но на пароходе, плывущем через Атлантику, не было газет, поэтому она решила, что сможет немало узнать, прислушиваясь к разговорам других пассажиров. Стоило только группке людей собраться где-нибудь на палубе, как она тут же устраивалась поблизости, стараясь, чтобы это было не очень наглядно. Конечно, самые интересные разговоры можно было услышать в курительном салоне, но туда она не отваживалась заглянуть. Тем не менее того, что ей удалось узнать, было достаточно, чтобы повергнуть ее в страх и беспокойство за мир, частью которого она собиралась стать.

Так, ей стало известно, что Юг весь разрушен и предстоит приложить немалые усилия, чтобы преодолеть последствия опустошения. Города лежали в руинах и тем не менее были наводнены освобожденными рабами, которые, обретя свободу, лишились жилья, а также вдовами с детьми, которым некуда деться. Повсюду видны были обгорелые остовы домов, поросшие травой улицы и сады, заросшие сорняками.

Некоторые штаты пострадали больше других – так, например, в Южной Каролине на сотни миль протянулась широкая черная полоса истерзанной земли, след бесславного похода генерала Шермана к морю.

В сельской местности, на заброшенных плантациях и фермах, необработанная земля дичала. Заборы были сломаны и растащены захватчиками на дрова. Фабрики и заводы разрушены. Дороги и мосты если и не приведены в полную негодность, то требуют починки. Правда, в прошлом году часть урожая была все-таки убрана, но фермеры, которые пытались подняться на ноги, неизбежно сталкивались с одним и тем же затруднением – нехваткой рабочих рук.

Сначала, как узнала Дэнси, землю пытались обрабатывать, нанимая работников из числа освобожденных рабов, но это не привело к успеху: не хватало наличных денег, чтобы платить им за труд. Говорили, что кое-кто пытался выйти из положения, заменив деньги испольной системой. Дэнси жадно впитывала каждое слово, стараясь угадать, какой системой оплаты пользуется дядя Дули на своей большой ферме.

Услышав, что на Юге большинство железнодорожных путей либо полностью разрушены, либо выведены из строя, она поняла, что добраться до Теннесси, когда пароход прибудет в Нью-Йорк, будет нелегко. Дэнси как-то не представляла себе иного способа передвижения. Ее охватило чувство разочарования и безысходности. Если бы дядя Дули был рядом, он научил бы ее ездить верхом и стрелять, ведь он обещал, что научит, когда она немножко подрастет. И вот она выросла – и так беспомощна и уязвима!

Наконец они прибыли в Нью-Йорк. Дэнси он представился сплошным кошмаром: шум, толчея, бесконечные очереди в иммиграционных службах.

Пассажирам-ирландцам предложил помощь какой-то католический священник. Когда Дэнси сказала ему, что едет в Теннесси и при этом совсем одна, он отнесся к этому неодобрительно и, озабоченный ее судьбой, посоветовал ей остаться в Нью-Йорке.

– Большинство наших католиков начинают новую жизнь именно здесь, в этом городе, – сказал он. – Для девушки это самое лучшее. Я найду тебе место в какой-нибудь хорошей семье из моего прихода. Будешь служить няней, и у тебя будет своя комната в том же доме. Юг сейчас не место для молодой девушки, у которой нет определенного пристанища и которая к тому же путешествует совсем одна. Сейчас так много бездомных, голодных людей, – предупредил он. – Они рыщут по дорогам и лесам, грабят и убивают. Это очень опасно. Оставайся лучше здесь.