Они ждали нас на летней веранде кофейни, радостно-возбужденные, привлекающие внимание прохожих неуместной возрасту яркостью и повадками кокетливых гимназисток.

– Это и есть твои выгодные клиентки? – удивленно спросила я Дениса, когда он издалека помахал им рукой. – Они же не совсем в себе, разве ты не видишь?

– Все бабы не совсем в себе, – хмыкнул Денис. – Но эти мне нравятся больше других. Потому что на процент от их операции я смогу купить себе костюм Brioni. А они уж почти решились. Дальше дело техники. Так что смотри, учись и не вздумай вмешиваться.

– Постой, а до какого возраста делают такие операции? Им же за полтинник! Разве умно добровольно ложиться под общий наркоз в таком возрасте?

– Я же сказал – не вздумай вмешиваться! – раздраженно перебил он. – И потом, сейчас наркоз мягкий, это тебе не кетаминовые сны. Посмотри на них, здоровые лошади.

Женщины немного приуныли, когда Денис представил им меня, они были из тех, кто не выносит даже негласного соперничества и исподтишка недолюбливает всех представительниц своего пола так, на всякий случай. Денис это заметил, его можно было назвать подлым, ушлым, мерзким, но никак не дураком. И я тотчас же была вынесена на задворки их разговора, словно перестала существовать. Денис подливал кофе то Мальвине, то Эльвире, забывая обо мне; нахваливая их платья, он обмолвился, что не помешало бы взять у прекрасных дам несколько уроков стиля, тогда я, возможно, не выглядела бы так скучно и пресно. Нехитрая тактика действовала, они расслабились и подобрели и даже позволили себе заказать по кусочку трюфельного торта (с оговоркой, что теперь их убьет фитнес-тренер).

Денис вел себя, как жиголо из Хургады – речь его изобиловала приторными пошлостями, время от времени он целовал их руки, при этом многозначительно глядя в глаза, и – клянусь! – в какой-то момент я заметила странное шевеление под скатертью – его ладонь пустилась в путешествие по их коленям. Я чувствовала себя не в своей тарелке – настроилась на переговоры, а попала в филиал стрип-клуба «Эгоистка», стадия соблазнения № 3: «У меня стоит на твой кошелек, детка». При этом патока его заученных комплиментов была умело разбавлена микроскопическими дозами яда. Он говорил:

– А как сядет на тебя это платье после операции! Скоро времена, когда ты не могла позволить себе более глубокое декольте, останутся в прошлом!

Или:

– А в августе мы все вместе поедем на Клязму, у меня там дача. Ведь к августу вы обе станете женщинами моей мечты. Я стеснялся признаться раньше, но аппетитные женщины – моя слабость. Впрочем, так думает большинство мужчин.

Или даже:

– Плоской может быть только малолетка. Тогда это хотя бы выглядит трогательно, хотя и не в моем вкусе. У женщины после тридцати должны быть роскошные формы, – и тут же переходил на самую пошлую разновидность лести. – Вам ведь скоро исполнится тридцать, так?

«Почему они все это терпят? – молча недоумевала я. – Неужели он им и правда нравится? Или их степень отчаяния так глубока, что они готовы поверить эгоцентричному шовинисту с внешностью сыночка из ОСП-студии? Может быть, он владеет тибетскими техниками гипноза? Как иначе объяснить тот факт, что две самостоятельные взрослые женщины готовы выложить по две тысячи долларов за силиконовые имплантаты, чтобы в августе съездить на его паршивую клязменскую дачу? И это у них считается образцовыми переговорами? Лучший менеджер года?»

Третья чашка кофе подошла к концу, и Эльвира наконец решилась:

– Ладно. В конце концов, лучше пожалеть о том, что ты сделал, чем о том, чего не сделал, верно?

– Мудрое решение, – серьезно кивнул Денис.

– Мы готовы внести аванс.

– Это правильный выбор. Сейчас так много неудачных операций… И все из-за некачественных материалов. Сейчас мы подпишем контракт, потом я проконсультирую вас насчет хирурга, запишу вас на консультацию. А имплантаты доставим прямо в клинику. Вы никогда в жизни не пожалеете об этом решении. Закажем шампанского?

* * *

– Я лишилась девственности два года назад. Совершенно верно, мне было двенадцать. И не надо так на меня смотреть. Это было по любви. Он был нашим соседом. У него была татуировка: огнедышащий демон во всю спину. Он косил газон в саду, полураздетый, а я любила наблюдать. И вот однажды он заметил. И пригласил меня к себе.

– Надеюсь, ты понимаешь, что он был извращенец? Или по-прежнему питаешь иллюзии, что он влюбился, ведь ты «особенная»? – устало вздохнула я.

Первый рабочий день был не самым легким. Освободилась я к четырем, однако вымоталась так, словно отработала двое суток без сна. На моих глазах бездарный соблазнитель стареющих кокоток заработал почти тысячу долларов. Ему потребовалось полтора часа и несколько десятков заранее отрепетированных сальных шуточек. Мне бы за него порадоваться, коллега все-таки. Но чувствовала я себя так, словно выкупалась в выгребной яме. Противно. Скользко. Мерзко. У меня так не получится.

Вернулась домой, обнаружила, что все продукты уничтожены эгоистичным растущим организмом, почти не расстроилась, налила себе вина, обессиленно рухнула на кухонную табуретку. И вдруг чудовище решило поразвлечься с моими нервами и сыграть в королеву эпатажа. За ту неделю, что Челси прожила в моей квартире, нам едва удалось перекинуться несколькими десятками фраз. А тут вдруг ей вздумалось поведать мне о своем богатом сексуальном опыте.

– Боюсь, что ты ошибаешься, мудрая старшая сестра, – Челси издевательски ухмыльнулась. – Потом его посадили. О нет, не за совращение малолетних, даже не надейся. Он спер в магазине электродрель. И вот он мне писал. Все эти два года. Писал, что у него такой горячей сучки сроду не было.

– Отвратительно. Ты даже не представляешь, насколько отвратительно выглядишь.

– По крайней мере, я не синий чулок, – она показала язык. – И не встречаюсь с прилизанными скучными типами.

– Федор не «прилизанный скучный тип», а преуспевающий бизнесмен, и многие находят его красивым, – вяло огрызнулась я.

– Даш, неужели ты умудрилась прожить на свете тридцать четыре года и не почувствовать разницу между «красивый» и «смазливый»? Нет, я серьезно. Неужели он и правда тебе нравится, или это все-таки от безысходности?

– Иди к черту.

– Значит, от безысходности, – вздохнула Челси. – Все равно ты его бросишь. Он тебе совсем не пара… А знаешь, почему я не ответила ни на одно письмо того соседа?

– И знать не желаю.

– Как раз потому, что понимала: у нас нет будущего. Ему было сорок, мне – двенадцать. А потом у меня была первая настоящая любовь, – она мечтательно улыбнулась. – А потом вторая настоящая. А потом третья еще более настоящее, чем первые две. А потом… Потом я переехала сюда, в этот скучный город, и сижу здесь одна, как сыч, чахну и вяну. Попутно наблюдая, как моя сестра растрачивает последние денечки молодости на какого-то козла.

– Во-первых, Москва не более скучный город, чем Майами, – то ли меня раздражала Челси во всех ее проявлениях, то ли во мне неожиданно проснулся патриот. – Во-вторых, тридцать четыре – это тебе не «последние денечки молодости», а как раз самое начало настоящей жизни. А в-третьих…