Люка, не знавший никаких подробностей дела, предположил:

— Может быть, он хочет навлечь подозрение на себя, чтобы спасти кого-то другого?

Не отвечая, Мегрэ встал, вздохнул, с тоской посмотрев на кресло, в котором так удобно сидел еще секунду назад.

— В котором часу отходит следующий поезд в Бельгию?

— В двадцать один сорок пять, он прибывает в Льеж в шесть утра.

— Приготовь, пожалуйста, мой чемодан, — сказал комиссар жене. — Стакан чего-нибудь спиртного, Люка, а? Налей себе сам, дружище, ты ведь знаешь, где стоит вино. Мы только вчера получили из Эльзаса твою любимую терновую настойку, которую приготовила моя свояченица. Бутылка с высоким горлышком.

Переодевшись, комиссар вынул из фибрового чемодана костюм «Б», тщательно завернул его в бумагу и положил в дорожную сумку. В ожидании такси Люка спросил комиссара:

— Что это за дело? Я не слышал о нем в префектуре.

— Пока что я знаю немного, — ответил Мегрэ. — Один чудак глупо застрелился у меня на глазах. В его смерти есть что-то такое, в чем хотелось бы разобраться. Я бросился на это дело напролом, как дикий кабан, и не удивлюсь нисколько, если мне за это дадут по рукам… А вот и такси, я подброшу тебя.

Было восемь часов утра. Мегрэ принял ванну, побрился и вышел из гостиницы в центре Льежа, взяв лишь пакет, в котором находился пиджак от костюма «Б». Дойдя до нужной улицы, где жил портной Марсель, он разыскал его дом. Несмотря на ранний час, Мегрэ застал его уже за работой. Взяв у Мегрэ пиджак, он принялся внимательно его рассматривать.

— Это очень старая одежда, — объявил он после некоторого раздумья. — И она так порвана, что ее невозможно починить.

— Этот пиджак вам ничего не напоминает?

— Абсолютно ничего. Воротник плохо скроен, материал неважный, подделка под английское сукно.

Мегрэ вздохнул, молча забрал пиджак обратно. Тем временем его собеседник сказал наконец то, с чего ему нужно было начинать.

— Я поселился здесь всего шесть месяцев тому назад; если б этот костюм шил я, он был бы сейчас совершенно новым.

— Так вы не господин Марсель? А где он сам?

— Господин Марсель умер около года тому назад, а я купил у наследника его дело.

Поблагодарив портного, Мегрэ направился в один из старинных кварталов города. Найдя нужный ему номер дома, он прошел во двор. На дверях флигеля висела цинковая табличка «фотогравер Жеф Ломбар». Окна на флигеле были в стиле старого Льежа, с маленькими квадратными стеклами. В глубине вымощенного неровными плитками двора стоял фонтан со скульптурой средневекового воина в доспехах. Комиссар позвонил. Послышались шаги. Опрятного вида старушка пропустила его в переднюю и, показав на узкую дверь, сказала:

— Толкните ее, она не заперта. Ателье в конце коридора.

Длинное помещение освещалось через застекленную крышу. Двое мужчин в синих блузах ходили среди цинковых чанов, наполненных кислотой, на полу валялись фотографии, пакеты с химическими реактивами, клише, скомканные бумаги. Стены были увешаны афишами и журнальными иллюстрациями.

— Могу я видеть господина Ломбара?

— Он у себя в кабинете. Можете здесь пройти, только осторожнее… смотрите, не запачкайтесь. Налево, первая дверь.

Добравшись до двери, Мегрэ услышал раскатистый голос Ван Дамма. Невозможно было разобрать ни слова. Он сделал еще несколько шагов, и голоса сразу умолкли. В полуоткрытую дверь просунулась голова Ломбара.

— Вы ко мне? — спросил он, не узнав комиссара в полутьме.

В небольшом кабинете у окна стоял письменный стол, два стула и несколько стеллажей. На столе беспорядочно разбросаны счета, проспекты, бланки, письма. Ван Дамм, сидевший в углу кабинета, нехотя кивнул в сторону Мегрэ.

— Что вам угодно? — спросил Ломбар, освобождая стул от бумаг и пододвигая его в сторону посетителя.

— Получить одну небольшую справку, — стоя ответил комиссар. — Я пришел узнать, были ли вы когда-то знакомы с неким Жаном Лекоком Д'Арневиль? — спросил он резко.

Этот вопрос прозвучал, как взорвавшаяся бомба. Ван Дамм поспешно отвернулся в сторону, Ломбар, чтобы скрыть свой испуг, быстро наклонился и поднял с пола какую-то бумажку.

— Я… мне кажется, что я уже слышал эту фамилию, — пробормотал Ломбар. — Он… он местный уроженец, не так ли?

Он был бледен и нервно перебирал бумаги на столе.

— Но я, право, не знаю, что с ним сталось… Он… Это было так давно.

— Жеф! Скорее, Жеф! — послышался женский голос из коридора.

Задыхаясь от быстрой ходьбы, появилась старуха, открывшая Мегрэ дверь. Дрожащими руками она взволнованно теребила передник.

— Жеф!

— В чем дело?

— Девочка! Быстрее, быстрее!

Жеф, пробормотав что-то нечленораздельное, выбежал вон. Двое мужчин остались одни. Ван Дамм вынул из кармана сигару, медленно ее раскурил. Комиссар, казалось, не замечал его присутствия. Засунув руки в карманы, с трубкой в зубах, он расхаживал по кабинету, с любопытством поглядывая на стены, увешанные рисунками и офортами. Там же находились картины в простых гладких рамах. Это были слабо написанные пейзажи, на которых трава и листья деревьев были одинакового густо-зеленого цвета. Несколько карикатур, подписанных Жефом, были вырезаны из местных газет. Мегрэ поразило обилие странных рисунков, написанных в романтическом жанре, напоминавшем манеру Гюстава Доре. На одном, сделанном тушью рисунке, на перекладине виселицы сидел огромный ворон, клюющий голову повешенного. На другом листе на кресте колокольни под деревянным петухом болталось голое человеческое тело. На рисунке, где была изображена опушка леса, стояло на переднем плане дерево, на каждой ветке которого висело по повешенному. Иногда мертвецы были одеты в костюмы XVI века. На некоторых рисунках внизу были какие-то неразборчивые подписи. Под одним из них было написано четырехстишье из баллады о повешенных Вийона. Тема казни через повешение являлась лейтмотивом не менее двадцати работ, выполненных карандашом, тушью и акварелью.

По-видимому, все эти мрачные произведения были написаны несколько лет тому назад. Теперь они висели вперемежку с набросками для юмористических журналов, альманахов и афиш.

На рисунках часто повторялась написанная в разных ракурсах, но всегда одна и та же древняя церквушка: маленькая, приземистая, с покосившейся на один бок колокольней.

Мегрэ переходил от одного, рисунка к другому. Следивший за ним взглядом Ван Дамм выражал явное беспокойство.

Прошло не менее четверти часа, пока вернулся Ломбар. У него были влажные глаза.

— Вы меня извините, — сказал он, — моя жена только что родила девочку. — В его голосе, помимо воли, чувствовалась гордость, но глаза с тревогой перебегали с Мегрэ на Ван Дамма.

— Это у меня третий ребенок, казалось бы, пора привыкнуть, а я волновался, как в первый раз. Вы видели мою тещу, у нее их было одиннадцать, но она тоже плакала от радости. Я забегал сообщить эту радостную новость рабочим. Теща хочет привести их наверх, показать новорожденную. — И тут его взгляд встретился со взглядом Мегрэ, который молча стоял около рисунка, изображающего повешенного.