На нем высветился все тот же треклятый номер.

О господи! Воскресенье! Двенадцать утра! Их единственный день! Они впервые за три недели наедине. Трехлетнюю Юлечку теша милостиво вывезла на дачу.

О, какие были грандиозные планы! Завтрак в постели. Потом опять любовь, только уже неспешная, вдумчивая. Затем – прогулка по Невскому…

Но капитан Сергей Петренко был человеком долга по отношению ко всему. К жене. К дочери, неразумной Юле. К службе. (Именно в таком порядке: сперва семья, потом – работа.) Поэтому Петренко только вздохнул, но сунул ноги в тапочки, встал с постели и, оглянувшись на умиротворенную жену, которая лежала раскрасневшись и уткнувшись в подушку, отправился к телефону.

Телефон стоял на кухне их квартиры, только что переставшей быть коммунальной. Четырехкомнатная квартира в старом фонде! Это вам не семечки. Жильем Петренко гордился едва ли не пуще, чем семьей. Его получение явилось результатом отчаянных усилий как самого Петренко, удачно прописавшего сюда тещу с тестем, так и лично полковника Зимянина и всего управления в целом.

Петренко проплелся длинным, словно казарменным, коридором (деньги еще вкладывать в эту квартиру и вкладывать!) и взялся за телефон.

– Дрыхнешь, разгильдяй, – ласково приветствовал его капитан Степанов, дежуривший в то утро по управлению.

– Разговорчики! – буркнул Петренко. – Докладывай!

– Мои поздравленьица! – не сбавил игривого тона Степанов. А потом непринужденно перешел на протокольный лад: – Значитца, так. У нас – «земля». «Борт» – вынужденно в Пулкове. «Горняков» нет. «Степняков» – двое, легких. Берешь ты.

Из короткого доклада капитана Степанова – доклада, полностью непонятного непосвященному (да и как иначе по «открытому» телефону!), – капитан Петренко, стоявший голым в бывшей коммунальной кухне, понял тем не менее многое.

Во-первых, была совершена попытка террористического акта или захвата самолета. Во-вторых, самолет совершил вынужденную посадку в аэропорту Пулково. В-третьих, погибших, равно как и серьезно пострадавших, не было. Было двое легкораненых. Ну и, наконец, дело это со стороны ленинградского управления поручалось ему.

– Позвони мне в машину через семь минут, – бросил, мгновенно внутренне напружинившись, Петренко. – Доложишь подробно.

Через пять минут он уже надел серый костюмчик с мышиным же галстучком, расчесал волосы (побрился он, как и подобает мужчине, еще до того, как…), поцеловал сопящую жену, которая после любви улетела в счастливый сон и теперь даже не шевельнулась, – и вышел в темное парадное, где стойко пахло кошками.

* * *

Ровно семь минут спустя в машину Петренко позвонил капитан Степанов. Петренко как раз выруливал на блистающий под осенним солнцем Невский.

– Докладывай, – коротко бросил он в защищенный от прослушки мобильный телефон.

– Значитца, так, – начал с любимой присказки Степанов. – Рейс 2315 по маршруту Москва-Архангельск вылетел сегодня из Шереметьева-1 в 10.05. Ориентировочно в 10.45 в салоне сработало неустановленное взрывное устройство. Первый пилот сообщил об этом и запросил экстренной посадки. Ориентировочно в 10.50 в салоне сработало еще одно устройство подобного типа. Борт потерял управление…

– Почему? – перебил Петренко. – Они что там, взрывом кабину задели?

– Откуда я знаю?! Читаю, как написано.

– Ладно, валяй дальше.

– Значитца, борт потерял управление… В салоне начался пожар. Произошла разгерметизация. В 10.53 на высоте две тысячи двести командир восстановил управление. В 11.03 пожар в салоне был локализован, в 11.12 – потушен. Погибших нет, пострадали двое – ожоги второй и третьей степени. Пострадавшим силами экипажа оказана первая помощь. В 11.44 борт совершил посадку в аэропорту Пулково. Сейчас самолет отогнан на дальнюю стоянку, окружен спецназом, пожарными и «Скорой помощью». Никаких угроз или требований не поступало. По словам командира, в салоне лиц, вызывающих подозрение, нет.

– Кто ж тогда бомбы-то взрывал? – усмехнулся Петренко.

* * *

Его «девятка» с форсированным движком и мигалкой на крыше неслась по Лиговке в левом ряду, не обращая внимания на светофоры.

– Чего?

– Да ничего!… Пресса знает?

– Пока нет.

– Именно – пока. Ладно, звони в Пулково, дай команду: всех пассажиров вывести. Тщательно обыскать каждого. Держать всех вместе под наблюдением. Обращаться прилично. Багаж обыскать еще тщательней. Это первое. Второе: срочно устанавливай личности пассажиров. Подними все по картотеке. Возраст. Судимости. Род занятий. Установочные данные. Третье… Записываешь?

– Пишу-пишу, – буркнул Степанов.

– Значитца, так, – отыграл Петренко Степанову его же слово-паразит, – третье. Свяжись с нашими друзьями из Белокаменной – пусть поднимают ответственного за рейс. Пусть душу из него вытрясут. Кто на борт входил, как себя вели, вызывали ли подозрения. И четвертое: пусть они там трясут всех, кто готовил борт, – механиков, заправщиков, грузчиков, сопровождающих… Как понял?

– Яволь, майн генераль!

– Вольно. Конец связи.

– Есть конец связи.

«Чудненько, – подумал Петренко. – Просто чудненько. Есть шанс вставить перо этим москвичам. Они там у себя в столице бомбу проморгали, а мы тут, в городе трех революций, „бомбардировщика“ и установим. Пусть москвичи утрутся. Главное, этих, из „дома два“, к делу не допускать».

А если он, Петренко, сработает как надо и этого козла, эту суку установит да преподнесет все дело с самого начала и до конца по-умному – вполне можно будет вертеть в двухпросветном погоне дырку под одну большую звезду. Майорские погоны – лучший подарок к новоселью!

Капитан Петренко внутренне расслабился, летя со скоростью сто двадцать километров в час в своей «девятке» сквозь Купчино. Он уже не сомневался, что автор взрывов – псих-одиночка. А раз так, вычислить его будет хоть и геморройно, но не так уж сложно.

Знал бы капитан Петренко, как он ошибался!…

* * *

Дима сидел на высоченном дереве и чувствовал себя полным идиотом. Поляна, на которую приземлилась Таня, осталась далеко в стороне. Где? В какой стороне? Он ничего не понимал. И что прикажете делать? В армии, а потом на аэродроме их учили: в таких случаях распускать запасной парашют и спускаться с дерева по нему. Но там речь шла о не очень высоких деревьях, которые росли вокруг их аэродрома. А как прикажете спускаться с этой огромной ели? Запасной парашют распустить, конечно, можно. Но при этом ему все равно придется прыгать – только не с пятнадцати метров, а с двенадцати. «Ребра я себе уже, наверное, переломал, – философски думал он. – Теперь еще и ноги поломаю».

* * *

Таня перестала плакать. Нужно было вставать, укладывать парашют, искать Диму, выбираться из этого леса, наконец. Но она так безумно устала… Хорошенький получился отпуск! Таня вспомнила Вебера, уютные чешские рестораны, их кровать в фешенебельном отеле… Пусть Вебер зануда и вдовец, пусть кожа у него дряблая. Сейчас Таня была готова отдать все, только бы снова оказаться в скучной Чехии в компании скучного Вебера, а не в этом лесу в объятиях какого-то незнакомца. Незнакомца в дурном костюме и с надменным взглядом. Человека, которого она только что спасла.