– Но что с ними стало? – спросил Крот.

Барсук пожал плечами:

– Не знаю. Люди приходят, строят, богатеют… Уходят. Так бывает всегда. А мы остаёмся. Мне говорили, что барсуки жили тут задолго до появления города. Нас ведь много. Мы можем ненадолго уйти, но мы умеем ждать, и мы возвращаемся. Так будет всегда.

– Ну а когда они всё-таки ушли, эти люди?

– Когда они ушли, сильные ветры и долгие дожди стали трудиться здесь терпеливо, непрестанно, год за годом. Может быть, и мы, барсуки, помогли этому, кто знает? Город пошёл вниз, вниз, вниз, постепенно разрушался, сровнялся с землёй и – исчез. Потом всё пошло вверх, вверх, вверх, росток стал побегом, побег деревом. Приползли на подмогу плющ и папоротник. Слой перегноя увеличился и покрывал всё. Ручьи с талой водой несли песок и ил, и они тоже скрывали и укутывали, и в скором времени наш дом был готов для нас. Животные пришли, одобрили, поселились, заняли лучшие места, размножились. Их не заботит прошлое, оно им не нужно. Местность тут, правда, неровная, холмистая, везде овраги и буераки, но это даже хорошо. И будущее нас не волнует – то будущее, когда, возможно, в этих местах снова поселятся люди, это вполне вероятно. Дикая Чаща сейчас очень густо заселена, причём есть, как обычно, добрые, злые и вообще никакие, не будем указывать пальцами. Но ты ведь уже кое с кем познакомился?

– Это точно. – Крот слегка вздрогнул.

– Ну-ну… – Барсук потрепал его по голове. – Просто ты впервые встретился с ними. В сущности, они тоже не так страшны. Все мы должны жить сами и давать жить другим. Завтра я передам по округе несколько слов и думаю, что у тебя больше не будет неприятностей. Мои друзья будут ходить где хотят, не то я им покажу!

Вернувшись обратно на кухню, они увидели, что Крыс безостановочно ходит взад и вперёд. Воздух подземелья действовал ему на нервы. Он явно боялся, что за время его отсутствия река исчезла. Он был уже в пальто, пистолеты за поясом.

– Пошли, Крот, – возбуждённо бросил он, завидя приятеля. – Надо выбираться, пока светло. Не хочу оставаться ещё на одну ночь в Дикой Чаще.

– Всё будет в порядке, дружище, – сказал Выдр. – Я иду с вами, а я тут все тропинки наизусть знаю. И если чья-нибудь башка кулака попросит, ты только шепни.

– Не беспокойся, Крысик, – спокойно добавил Барсук. – Мои ходы идут дальше, чем ты думаешь. Несколько запасных выходов есть на самом краю леса, хоть я об этом и не распространяюсь. Когда вы полностью соберётесь, я проведу вас коротким путём, а пока посидите ещё.

Но Крысу уже не терпелось поскорее оставить лес и выйти к реке, поэтому Барсук взял светильник и повёл их по узкому затхлому коридору, то прорубленному в скале, то нырявшему под каменные своды, и вёл чуть ли не несколько долгих миль. Наконец вдалеке сквозь наземную поросль замерцал неуверенный дневной свет. Барсук торопливо попрощался с ними, привёл всё обратно в как можно более естественный вид, разворошил сверху прутья, листья и корешки и откланялся.

Наши друзья стояли на краю Дикой Чащи. За ними в единую спутанную массу сплетались корни, валуны, мох. Огромный простор чистых полей перед ними был прочерчен чёрными по снегу заборами. Далеко впереди виднелся знакомый отблеск реки. Красное зимнее солнце низко висело у горизонта. Знакомый с этими местами Выдр повёл всю компанию за собой, и они долго шли друг за другом цепочкой. Оглянувшись, они увидели чёрный угрюмый край Дикой Чащи, хмуро глядевшей им вслед из-за выбеленных полей. Не сговариваясь, они отвернулись и быстро припустили домой, к знакомому очагу, к знакомым предметам, стоящим возле него, к знакомому говору реки под окошком. Реки, которой они всегда доверяли и которая никогда не пугала их и не обманывала.

Во время этой короткой пробежки, предвкушая встречу с домашним уютом и привычной обстановкой, Крот окончательно понял, что принадлежит миру возделанных полей и размежёванных пастбищ, что он неотделим от борозды, оставшейся после плуга, ухоженных садов, вечерних прогулок в низком кустарнике. Что же касается конфликтов, стычек, препятствий, трудностей, то надо не зевать, не делать глупостей и не уходить с насиженных мест. А приключений ему хватит и так до конца его жизни.

Сгрудившись у жердей полевого загона, овцы напирали, фыркали, постукивали тонкими копытцами, головы закидывали назад. В холодном воздухе поднимался лёгкий пар. Пробегая мимо, двое зверьков болтали на ходу и весело пересмеивались. Они возвращались после долгого дня, проведённого втроём с Выдром среди холмов, откуда берут незаметное начало ручьи, стекающие в их реку. Тени уходящего зимнего дня сгущались, а путь ещё был далёк. Рыская в разные стороны по пашне, они услышали блеяние овец и подошли к ним, а теперь удалялись от загона по выбитому копытами следу. Здесь было легче идти, и, кроме того, таинственное что-то, живущее в каждом животном, с уверенностью твердило им: «Так, верно, это и есть дорога к дому».

– Похоже, дорога впереди, – неуверенно замедляя шаг, молвил Крот.

След вышел к тропе, тропа переросла в наезженную дорогу. Животные редко ходят через деревни. Их торные пути обычно прокладываются там, где нет церквей, почт и баров.

– Пустяки, – отозвался Крыс. – Зимой по вечерам все дома сидят, у огня. Мужчины и женщины, дети, собаки, кошки – все. Мы пробежим тихонько, а если хочешь – заглянем в окна и посмотрим, чем они занимаются.

Чёрный декабрьский вечер совсем окутал деревню, когда они тихо подошли к ней по первому лёгкому снежку. Из темноты тускло светились по обеим сторонам улицы жёлтые и красные пятна окон, их рамы пропускали в морозный мир частицу света ламп или очагов. Ставней почти нигде не было, и кто заглядывал снаружи, видел сквозь занавески собравшихся за чаем жителей дома. Поглощённые работой или разговорами, они не подозревали, что за ними наблюдают, и вели себя с той непринуждённой простотой, которая с трудом даётся лучшим актёрам.

Перебегая от одного окна к другому, ещё далёкие от своего дома, друзья испытывали лёгкую зависть при виде сменяющих одна другую сцен: гладят кота, несут сонного ребёнка в постель, усталый хозяин потягивается и выбивает трубку о тлеющее бревно. Сильнее всего пахнуло на них уютным домашним теплом из маленького зашторенного оконца. На белой занавеске, которая отгораживала и отрезала тревожный мир зимы, чётким силуэтом обрисовывалась птичья клетка. Прутья, проволочки – всё было различимо и узнаваемо, вплоть до поклёванного вчерашнего куска сахара. На средней жёрдочке сидел пернатый жилец. С головою зарывшись в перья, он был, казалось, так близко, что руку протяни – и погладишь; даже тонкие кончики взъерошенного хохолка ясно прочерчивались на освещённом экране. Пока они смотрели, сонная птаха тревожно пошевелилась в полусне, встряхнулась и подняла голову. Они увидели, как у неё в тоскливом зевке раскрылся клюв, она огляделась, уткнула голову обратно и постепенно улеглись её взъерошенные пёрышки. Холодный ветер швырнул в них сзади пригоршней мокрого снега, друзья очнулись и вспомнили, что ноги у них устали и замёрзли, а до дому далеко.