Действительно, в эпосе естественное, при‑родное состояние вещей несовершенно и несет в себе зло. Природную сущность надо подавить, цивилизовать, окультурить. Через призму эпоса мы можем взглянуть на все это следующим образом: наша натура несовершенна, дурна, зла, и доброй (человечной) она становится после освобождения от природы (от естественности) в процессе воспитания. Человечность есть неотъемлемое свойство цивилизации.

Рассмотрим, как позднее представляли двойственность города и природы древнееврейские мыслители. В Ветхом Завете эти отношения понимаются совершенно по‑другому. Человек (человечество) сотворен(о) в природе, в саду. Он должен заботиться о райском саде и жить в гармонии с природой и зверями. Сотворенный человек ходит нагим и не стыдится этого, фактически как животное. Важно отметить, что человек одевается (не удовлетворившись своим естественным видом, в котором был сотворен), закрывая[76] (в буквальном смысле слова) свой детородный орган, только после грехопадения[77]. Стремление облачиться в одежду вытекает из стыда, полученного при рождении, стыда за наготу: человек хочет отличаться от зверей и от себя самого в естественном состоянии. Когда позднее пророки Ветхого Завета говорят о рае, они представляют жизнь там как возврат к гармонии с природой:

Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи[78].

…И грешная цивилизация?

И наоборот, между строк многих ветхозаветных историй можно найти неприятие городской цивилизации и оседлого образа жизни. Именно обитающий все время на одном и том же месте «злой» земледелец Каин (хлебопашество требовало городского образа жизни) убил пастуха Авеля (охотники и пастухи были кочевниками, не закладывали городов, их образ жизни требовал постоянного передвижения с одних охотничьих угодий или пастбищ на другие). Нечто подобное встречается и в истории об оседло живущем Иакове, который обманывает своего старшего брата охотника Исава[79] и лишает его отцовского благословения ради своей выгоды[80]. Часто (особенно в древнееврейских писаниях) города представлялись символом греха, упадка, вырождения — не человечности. Евреи изначально были народом кочевым, избегающим городов. Не случайно первым крупным городом[81], упоминаемым в Библии, является гордый Вавилон[82], превращенный позднее Господом в прах. Когда Аврааму и Лоту пастбища становится недостаточно, Лот выбирает для будущей жизни место, где уже существуют развитое хозяйство, архитектурные и инженерные сооружения, связанные с жизнеобеспечением (Содом и Гоморру), а Авраам уходит дальше в пустыню. Что случилось с обоими городами, напоминать, видимо, не требуется.

В Ветхом Завете природа поэтически возвышается. В «Эпосе о Гильгамеше» мы этого не наблюдаем. Ветхозаветная Песнь Песней описывает любовные отношения через символику природы. Не случайно все хорошее у любовников происходит за городскими стенами, в винограднике, в саду. И наоборот, все плохие события случаются в городе: здесь влюбленные не могут найти друг друга, их избивают и стыдят стражники. На природе же, в винограднике безопасно, влюбленные наедине друг с другом, им никто не мешает, как они того и желают.