Рот Чарли сжался в узкую щель.

– Винс, моя работа – «Ричланд-холдингз», и, слава Богу, не имеет отношения ни к тебе, ни к твоим рэкетирам, проституткам, продажным копам, вышибалам и прочей взрывоопасной шпане.

И он промаршировал из комнаты, слишком злой, чтобы продолжать разговор.

Вспоминая эту сцену, Чарли почувствовал, что у него горит лицо. Он попробовал, глубоко дыша, справиться с возбуждением. Впервые в этот сумасшедший день, после двух посланий от самой смерти, он получил возможность расслабиться. Чарли подошел к северо-западному углу террасы, наблюдая за умирающим над Адирондаками солнцем – текучим столкновением горячего, темно-красного и розовато-лилового цвета, которого не видел больше никто из обитателей Манхэттена, потому что, бедные глупцы, они не поднимались достаточно высоко.

Как упражнение в связях с общественностью сегодняшний день можно считать удачным. От венчального обряда в соборе Святого Патрика до приема в Ричланд-Тауэр, с лимузинами, скользящими по артериям и венам Манхэттена, как корпускулы[10]власти, это был день водораздела. Достойная прелюдия к предстоящему расщеплению клана. Посмотри на орла и решку. Это больше не две стороны монетки, а отдельные картинки! А если подумать, всего год назад он даже не слышал об Эйприл Гарнет.

Он просматривал годовой отчет «Ричланд-бэнк и Траст К°» и наткнулся на фотографию: поросль молодого леса, на переднем плане – трое или четверо в мохнатых шубах и шапках, работники банка, вырастившие эти сосенки на загрязненной нефтью Аляске, чтобы загладить вину перед испоганенной природой. Немного в стороне от них – изящная женщина со взъерошенной копной неожиданно седых, снежной белизны волос, подстриженных коротко, как на старинных портретах английских сквайров. Все в ней казалось Чарли таким знакомым – длинные ноги, широкие скулы, орлиный нос. Под фотографией было ее имя: "Д-р Эйприл Гарнет, менеджер «Ричланд-филантропиз».

Никогда не слышавший о ней раньше, Чарли в тот же день получил ее служебную записку. Он вызвал Гарнет в свой офис. Оказалось, что она немного старше, чем он предполагал, глядя на фотографию, – хорошо за тридцать, но что-то в бронзово-загорелом лице Гарнет, контрастировавшем со снежно-белой копной волос, заставляло видеть в ней проказливо-юную особу. Где мог раньше Чарли встретить это лицо?

Три компании, принадлежащие «Ричланд», доложила д-р Гарнет, в том числе заготовительная фирма в Западной Пенсильвании, уличены в таком открытом отравлении окружающей среды, что ни озеленение Аляски, ни щедрые взносы на экологические нужды не спасут от скандала, который разразится очень скоро.

– Проблема в том, что мы занимаемся славословием, мистер Ричардс, а не делом.

– Нация невежественных избирателей привыкла к славословию.

Она заразительно расхохоталась:

– Какой приговор нашей системе образования!

– Никчемное образование – никчемные плоды.

– Меня принесло к вам в плохой день?

Наверное, именно откровенная горечь его слов заставила ее выйти из роли подчиненной. Через считанные минуты они болтали задушевно, как старые друзья. Где же он видел ее раньше? Во сне?

– ...Это для меня всегда – камень преткновения, – рассказывала она. – С тех пор, как я ушла из Колумбийского университета...

– А, так вы тоже профессор. – Он затаил дыхание.

– Была.

– Хороший?

– Я вынуждена была учить студентов грамматике и логике, хотя предполагалось, что мы займемся проблемами охраны окружающей среды. – Ее лицо омрачилось. – С трудом верила своим глазам: старшекурсники, которые не в состоянии постичь английский для шестого класса!

– Вы и я, – медленно произнес Чарли, – сработаемся, доктор Гарнет.

Ее теплые карие глаза смотрели так, что он был не в силах отвести свои, и словно со стороны услышал собственный вопрос:

– В вас нет сицилийской крови, доктор Гарнет?

– Нет. Отец – индеец, мать – ирландка.

Вспоминая эту минуту, Чарли подумал, что много потерял, не пригласив Эйприл на прием. Очень жаль, но это было невозможно. Как ни хотелось ему проводить с ней все свое время, этот день был посвящен семье. К тому же Итало постоянно оскорбительно отзывался о Гарнет.

Если б только Итало увидел ее в деле, например, на прошлой неделе, когда один из внутренних двориков музея «Метрополитен» был отдан выставке экологии леса и быта индейских племен, живших вдоль Амазонки. На маленьком плакате у входа была надпись: "Лектор д-р Эйприл Гарнет, «Ричланд-бэнк и Траст К°».

Где-то у потолка, над головами посетителей, флейта выдыхала нежную мелодию, сипловатые, посвистывающие нотки настоящей южноамериканской музыки, напоминавшие о воздухе высокогорий.

– ...широкий вертикальный пояс, тянущийся на юг, от инуитов тундры и алеутов Аляски и Канады к высокоразвитой цивилизации инков...

Голос Гарнет был хрипловатым от усталости. Она произносила этот текст пять раз для пяти разных аудиторий. Но оживление ни разу не покинуло яркое, выразительное лицо Гарнет.

– ...в этом огромном полумесяце – та же бездумная эксплуатация земных недр, что погубила и разорила сначала туземные племена, затем экологию целых наций и, в концов концов, всю планету – истощением кислородного слоя. С чего мы вообразили, что кислород берется ниоткуда, сам по себе?

Ла Профессоресса.

Слушая голос Гарнет, Чарли постепенно погрузился в свои мечты о ней. Он оглядел зал – все глаза были устремлены на эту необычную женщину, на ее лицо пророчицы. Солнечный свет обтекал фигуру Гарнет, зажигал золотым нимбом копну белых волос, словно лучи выходили из какой-то точки внутри ее тела.

Флейты вздыхали и постанывали, напомнив ему о самой древней, безыскусной игре. Чарли любил ее тело, ее мысли – все в ней. Она стала его убежищем, эта женщина, излучавшая свет, дарившая ему почти мистическое чувство – будто послана силой, в которую он раньше не верил.

У Чио Итало не было этой веры. Хуже того, Чарли знал имя божества, которому служит Итало. Но, несмотря на это, Эль Профессоре чувствовал себя исполненным оптимизма. По крайней мере, когда слушал Гарнет.

– Не дели мир на «мы» и «они», – сказала она однажды. – Все на свете – мы. Всякое животное, растение, камень. Все едино. Все едины. Это нетрудно понять, Чарли. А тебя называют гением.

– Я глуп не меньше других. Только Итало – умный.

– Итало – тоже «мы». Ты привык считать его своим талантливым врагом. Попробуй представить его жертвой...

Чарли почти наяву увидел стального шмеля, прошившего насквозь, взорвавшего бокалы с шампанским.

Где-то наверху раздался металлический звук.

Чарли увидел ястребиный профиль старика в одном из окон своего офиса – Чио Итало постукивал монеткой по пуленепробиваемому стеклу. Неожиданно это наложилось на дьявольский, ночной кошмар: Чио, стирающий кровь с зеленых банкнот... Гарнет права: нельзя видеть в старике только персонаж из страшного сна.