Ваша реакция ускорилась, ваша сила выросла, ваша скорость увеличилась

Я улыбаюсь возникшему сообщению, и в зеркале отражается оскал пугающей пасти. От вида огромных клыков я отшатываюсь, и лапа сама бьет по отражению. Зеркало брызгает миллиардом мелких осколков. Они застревают в шерсти на вытянувшихся ногах, осыпают мощную грудь, стучат по поджарому животу.

– Ну ты и засранец! – комментирует Марина. – Ты теперь мне зеркало должен.

– А ты мне должна нормальную жизнь, – вырывается из моей глотки хриплый рев. – Куда я теперь таким пугалом? Ни на дискотеку, ни на гулянки, только в армию.

– Я уже попросила прощения, – тихо говорит Марина. – Сделанного не воротишь, тебе остается просто смириться и научиться с этим жить. Либо попытаться лишить себя жизни, а это оборотню очень трудно сделать – слишком уж силен инстинкт самосохранения. Мне рассказывали, что другие пробовали и стреляться, и вешаться, но уворачивались в последний миг или рвали веревку. Самый оптимальный вариант – спрыгнуть с обрыва, но и то не факт, что разобьешься.

От её слов я успокаиваюсь, и моё тело принимает первоначальный вид. Осыпаются осколки зеркала с редеющей шерсти, руки и ноги уменьшаются в объемах. Лицо чешется, словно под кожу насыпали крошек. Такой же зуд расползается по всему телу, когда шерсть втягивается внутрь.

Я ловлю себя на мысли, что прикрываю пах руками – трусы не выдерживают увеличения тела и скользят тряпочкой на блестящие осколки. В таком положении очень трудно спорить или противоречить – вступает в действие психологический барьер стыда. Недаром же фашисты в Великую Отечественную войну допрашивали в основном обнаженных людей.

– Кинешь штаны? – я интересуюсь с тоном смиренного монаха. – А то боюсь, что потянусь за ними и откроется неприглядное зрелище.

Марина тоже обращает внимание на мои руки, взвизгивает и бросается прочь из комнаты. Ей-то хорошо – она в тапочках, а мне приходится со скоростью черепахи делать три шага по направлению к креслу. Как йог вышагиваю по битому стеклу. Всё равно три или четыре осколка впиваются в кожу ступней. Пока надеваю штаны, еще пару раз наступаю на пол. Чертыхаюсь.

– Ты всё там? – доносится из кухни.

– Да всё я, всё! Неси бинт и йод, пока не истёк кровью и не уделал полностью твои замечательные дорожки.

Марина приносит совок с веником и протягивает мне моток ваты с пузырьком йода. Пока она подметает, я обрабатываю раны желто-янтарной жидкостью. Прямо идиллия получилась – она убирает дом, я зашиваю раны. Всё как в средневековье, когда рыцарь вернулся с похода, латает прорехи, а жена суетится по дому.

– Ночью пойдем в поле, там зеркал не будет! – бурчит Марина. – Заодно и побегать попробуешь, а то пока и ходишь с трудом.

– В поле это хорошо, но мне бы домой надо. И так ночь не ночевал, родные забеспокоятся.

– Сегодня днем сходим к соседке, от неё позвонишь. Домой тебе пока нельзя, если тут я с тобой справлюсь, то там ты можешь всех порвать.

Я вытаскиваю из ноги ещё один осколок. Неприятные ощущения.

Днем мы выходим за калитку. Моя «буханочка» умылась утренней росой и по ней стекают вниз темные разводы. Дракон с дома Иваныча провожает нас насмешливым взглядом. Его клыки по размеру похожи на мои, так что я буду знать, где взять запасную челюсть.

На улочке никого не оказывается, поэтому пересуды за спиной Марине не страшны. Мне-то всё равно, а честь девушки может пострадать, если её увидят с другим мужчиной. Если рядом, то целовалась, если держит за ручку, то уже спала – злые языки всегда наготове, только и ждут момента, чтобы вонзиться в жертву.

Возле дома соседки нас встречает скулящий песик. Окрасом похожий на лису, он поджимает короткий хвост и всем своим видом выражает мировую скорбь. Застыв в калиточном проёме, он пытается залаять на нас, но потом его неуверенные ноги несут тощее тельце прочь. Отбежав на приличное расстояние, собачонок всё же тявкает пару раз. Я рычу в ответ, и скулящее ядро припускает прочь по улице.

Добротный дом, выкрашенный синей краской, встречает нас тишиной и каким-то будоражащим запахом. Он влезает в ноздри, манит и тянет к себе, неожиданный и резкий, словно выстрел в тумане, словно гром в феврале, словно…

Кровь!

Крупные красные шлепки ведут за угол дома.

– Спокойно, Женя, – хрипит Марина. – Следуй за мной, я смогу удержать тебя.

– От чего удержишь? – мой голос тоже вырывается с хрипотцой.

– От непродуманных действий. Нас может потянуть на свежее мясо, так что держи себя в руках.

Как же пахнет…

Словно лизнул полозья детских санок холодной зимой, и теперь в воздухе парит запах свежей крови, смешивается с резким ароматом металла. По телу пробегают небольшие разряды тока. Мы проходим по кровавым шлепкам за угол дома, и на чурбачке для колки дров обнаруживаем источник запаха. Обезглавленная курица лежит пернатым рюкзачком рядом с окровавленным топором. Отрубленная голова повернута клювом к нам, полузакрытые пленкой глаза смотрят с укоризной, словно мы виноваты в её смерти.

Но не это привлекает внимание. Красное мясо, жилы, запекшаяся кровь – всё это тянет к себе, призывает вонзить клыки, рвать когтями и упиваться своей силой и могуществом. Жесткая ладонь обжигает кожу на щеке, будто с размаха ударяют резиновой грелкой.

– Не вздумай оборачиваться! Держи себя в руках, – повторяет Марина.

Я громко выдыхаю, сбрасывая наваждение. С огромным трудом отвожу глаза в сторону. Обычный дворик, потемневшие от времени сараечки-пристроечки, туалет смотрит на небо сердечком. И посреди двора топчан…

– Идем! Соседка куда-то отлучилась, так что мы можем быстренько звякнуть и отправляться обратно, а то весь зеленый стоишь.

Я, покачиваясь, как после выкуренной впервые сигареты, прохожу за девушкой в дом. Запах, одуряющий, зовущий – он тянется отовсюду. Я замечаю, как на руке уплотняются ногти и слегка темнеют волоски. Сам себя бью по щеке, боль снова отрезвляет. Если так пойдет и дальше, то рука у меня будет набита капитально, да и рожа тоже.

В доме лежат дорожки-половички. Стол покрыт скатертью с бахромой, на креслах накидки, в серванте белеют тарелки и чашки. Я словно пришел в гости к бабушке.

 Если бы ещё не запах крови…

– Вон телефон, звони. А я пока записку напишу, что мы заходили, – Марина кивает на обвитый белой спиралью телефон.

– А соседка не заругается?

– Это в городе вы прячетесь за семью запорами, а у нас от соседей двери не закрывают, как сейчас. Так что пользуйся, пока я добрая.

Судя по вытянувшемуся проводу от трубки к телефону –