я ищу глазами кота, но единственное понимающее меня существо куда-то смылось, и пожаловаться некому. Ну и ладно, с кухни доносится аромат сваренной капусты, терпкой гречки и приготовленного мяса – ради этого стоит и потерпеть. Быстренько одевшись и умывшись, я по-королевски взгромождаюсь на кухонный табурет.

Я оцениваю силы нового тела, пробую на вкус новые ощущения. Запахи проявляются гораздо четче, чем через неделю после того, как я бросил курить: тогда на меня свалился целый букет ароматов, как хороших, так и не очень, вплоть до резкого запаха навоза. Вкусовые впечатления тоже оказываются на высоте, словно после месячной больничной перловки дополз до «шведского стола».

Хоть Марина и превратила меня в оборотня, но нужно отдать ей должное – готовит она отменно. В каком-нибудь столичном пафосном ресторане её произведениям цены бы не было. Таких щей никогда в жизни не пробовал. Капуста слегка хрустит на зубах, картофель мягко рассыпается, сало с вкраплениями мяса плавает небольшими суденышками по беленному сметаной морю. Желудок радостно воет от таких кулинарных изысков, а впереди ожидает рассыпчатая каша с жареным мясом. Я становлюсь добрее с каждой ложкой и завидую Фёдору: вот же досталась умница, красавица и готовить умеет. Хотя и оборотень.

– Может, усыновите меня? Я вам дрова колоть буду, и канделябр научусь правильно держать, – жалобно прошу у сидящей напротив Марины.

Из-под синей футболки выглядывает серая лямка лифчика, тяжелые шары груди почти касаются клеенки, когда она, упершись локтями в столешницу, кладет подбородок на кулаки и смотрит на закатные краски. Волосы стянуты в конский хвост и открывают пульсирующую жилку на виске, розовое ушко, длинную шею. Мечта художника…

– Уматерить могу! Не надо?

– Это я и сам могу, так что не надо! Налопался я, хозяюшка. Вот накормила, напоила, теперь бы в баньку ещё и на полати, – я отваливаюсь от стола.

– В баньку завтра, сегодня вымазаться успеешь по самые уши, – Марина отходит к умывальнику и сноровисто моет посуду.

– Ах да, у нас же сегодня полевые учения. Что же, рассказывай диспозицию, где находится стан врага и скольких пленных не брать?

– Никаких пленных брать не надо, всего лишь следуешь за мной. Запомни – молча и без своих шуточек. А на месте я покажу, что нужно будет делать. Что делать, а ни чем заниматься.

– Ну и ладно, не больно-то и хотелось.

Мы выходим под закатное небо, напоминающее своей желтизной грушу «дюшес». На красном западе умирает солнце. Умирает как птица-феникс, чтобы завтра вновь родиться на другом конце света. Редкие стрижи стрелами носятся на фоне разгула красок. Воздух напоен всевозможными запахами, теперь я начал лучше понимать собак – ведь так много интересного и хорошо пахнущего кругом.

С хорошо пахнущим я поторопился – мой взгляд натыкается на коровью лепешку. Аккуратно обхожу подарок парнокопытного.

Отцовская машина терпеливо ждет, пока я нагуляюсь. Темно-зеленые бока покрываются легкой пыльцой – деревенские дороги никогда не знали асфальта. Да и не нужен он ста пятидесяти метрам улицы, только испортит общий фон сельской идиллии.

– Сейчас перейдем через дорогу, и ещё километра полтора по полю. Так что береги кроссовки! И не прижимайся ко мне так, иди на пионерском расстоянии. А то бабки тоже смотрят в окна, мало ли чего расскажут.

– Сейчас бабки всё больше в телевизор смотрят, вот это окно им интереснее. Моя бабуля даже с президентом иногда ругается. С американским, – зачем-то уточняю я.

Марина натянуто улыбается, оглядывается по сторонам. На тихой улочке копошится в машине мужичок, но он находится далеко, и только приветственно машет на кивок девушки. Игравшая в куче песка стайка детей не обращает на нас никакого внимания. Наш выход остается незамеченным. И это не могло не радовать.

Мы идем по пыльной дороге. Окна-глаза провожают нас задумчивыми взглядами. Несколько собак кидают на нас опасливые взгляды и отбегают подальше. Подорожниковые ладошки гладят по ногам, когда я схожу с дороги и иду по свежей траве. Одуванчики пытаются оставить желтую пыльцу на штанах, будто помечают прохожего широкой кисточкой.

– Вот скажи, Марин, когда ты обернулась в оборотня – куда подевалась шикарная грудь и вообще? – решаюсь задать давно волнующий вопрос.

– А я всё думала, когда же спросишь? Никуда она не подевалась, трансформировалась и всё. Втянулась!

– То есть как?

– А вот так. Зачем оборотням половые причандалы? Думаешь, мы с Федей быстренько обернулись, почпокались в кустиках и, как два медведя, пошли спать по берлогам? – ворчит Марина.

– Фи, как грубо! Можно же было и просто ответить, я бы понял.

– Да одолел ты своими шутками и приставаниями. Я не такая, как встречавшиеся тебе девушки, запомни! Я люблю одного человека, он любит меня. Вот в этом-то и есть моё счастье. А не то, что пошпилил одну, вырезал зарубку на стволе, она поставила магнитик на холодильник и оба довольны. Это же не любовь, а безобразие какое-то.

– У меня есть такой друг. Он владеет своим делом, но шляется от жены… мама не горюй. Так вот, он объясняет после очередного косяка, что любит только её одну. Так и говорит: «Я, мол, Лариса однолюб, но многотрах». И она ведь прощает, с такой-то железной логикой не поспоришь, – отвечаю я на выговор.

– Как прощает? – удивляется Марина.

– Просто она такая же «однолюбка», только не афиширует свои похождения.

Марина смотрит на меня и звонко смеется. Будто колокольчики звенят на свадебной тройке. Мы почти вышли из деревни, до дороги рукой подать. Заканчиваются дощатые заборы над серой перекопанной землей, начинаются черемуховые, сиреневые, калиновые кусты. Невысокими, но надежными заборами они охраняют поля от летящего с дороги песка. Новые, неизвестные раньше запахи будоражат ноздри. Кровь бурлит от красоты окружающей природы, романтики заката и аромата идущей рядом женщины.

Игра кажется мне не такой уж и противной – есть в ней какие-то плюсы.

Похоже, что кровь играет не только у меня. Возле нас останавливается машина. Выйди мы на пять минут позже, и ничего бы не случилось…

– Эй, красавица! Бросай своего колхозана, прокатимся с ветерком? – из подъехавшего чёрного джипа высовывается бритоголовый парень.

Ещё две башки маячат за затемненными стеклами.

– Ребят, езжайте себе мимо! – бурчу я в ответ. – Не трогайте жену.

– Какую жену? Кого ты лечишь, навозник? Или ты давно зубы в кармане не носил? – опускается второе стекло, и высовывается ещё одна голова, похожая на шар для боулинга. – Где колечко на пальце? Или вы сожители? Тогда тем более не жмись, поделись кралей!

Морды ржут на моё молчание. Молодые, лет на пять-шесть старше меня, но вкусившие власти.