повышении статуса художника в Италии эпохи Ренессанса, однако данные социальные изменения не везде происходили одновременно и не всеми воспринимались положительно, подобно тому как расовое и гендерное равенство укореняется не повсеместно и не всеми приветствуется в наши дни. Современники, жившие по соседству члены одного и того же сообщества, могли совершенно по-разному относиться к одним и тем же социальным явлениям. Несомненно, многие флорентийцы конца XV века высоко ценили искусство и художников. Флорентийский фармацевт по имени Лука Ландуччи, который в конце XV – начале XVI века вел дневник, где писал обо всем на свете, упоминал художников в числе наиболее уважаемых своих современников, а торжественное открытие их произведений преподносил как важное событие[104]. Без сомнения, Микеланджело и его друг Граначчи почувствовали новое веяние и поняли, что по крайней мере некоторые их соотечественники готовы прославлять и чествовать великих художников.

Однако, как мы видели, далеко не все столь восхищались искусством и живописцами. Кажется, братья Буонарроти полагали, что Микеланджело своим выбором только опозорит семью, опустившись до нижних ступеней социальной иерархии. Умный и способный мальчик, который мог бы стать епископом, вместо этого решил сделаться ремесленником и жить трудом рук своих. Возможно, они полагали, что их долг – выбить эту блажь у него из головы.

Этого им не удалось. Даже в детстве Микеланджело умел проявлять упрямство. «Хотя он очень досадовал на порки и трепки, они не в силах были отвратить его от его замысла»[105]. По-видимому, Лодовико никогда особенно не интересовался творчеством сына: сохранившиеся в письмах замечания отца по поводу работ Микеланджело выдают по меньшей мере недоброжелательность. В 1500 году Лодовико писал сыну из Флоренции: «Я весьма польщен тем, что ты удостоился столь многих почестей, но был бы еще более счастлив, если бы ты хоть немного разбогател, – хотя и ценю честь выше прибыли. Но если бы ты добился и того и другого, радости моей не было бы предела. Я всегда полагал, что это непримиримые противоположности, но ты умудрился сочетать их законным браком»[106]. Намек ясен: ты молодец, но мог бы достичь куда большего.

Доменико Гирландайо. Изгнание Иоакима из храма. 1485–1490. Деталь группы справа, изображающей Гирландайо и его помощников. Художник указывает на себя, положив руку на грудь

Однако в 1487 году Микеланджело настоял на своем и был принят в мастерскую Доменико Гирландайо. Это можно утверждать однозначно, поскольку данный факт – одно из немногих документальных свидетельств, относящихся к его отрочеству[107]. В середине восьмидесятых годов XV века Гирландайо находился на вершине успеха. Одним из полученных им заказов, не самым важным, но тем не менее значительным, был крупноформатный алтарный образ «Поклонение волхвов» для флорентийского приюта для подкидышей – Воспитательного дома Оспедале дельи Инноченти. Со[108] гласно контракту, эту работу Гирландайо оплачивали частями, регулярными взносами. Однажды летом, в четверг, он послал за деньгами нового ассистента. В бухгалтерских книгах Воспитательного дома значится: «Сего дня, 28 июня, в лето Господне 1487, три полноценных флорина уплачены Доменико ди Томмазо дель Гирландайо и переданы через Микеланджело ди Лодовико». Именно такого рода поручение можно доверить надежному и обязательному двенадцатилетнему мальчику.

Годы ученичества, проведенные Микеланджело у Гирландайо, обросли слухами и недостоверными сведениями, прежде всего по вине самого мастера. В первом издании «Жизнеописаний наиболее знаменитых живописцев» Вазари недвусмысленно утверждает, что Микеланджело постигал азы живописи именно под руководством Гирландайо; затем, три года спустя, Кондиви, полагаясь на сведения, полученные от самого Микеланджело, предпринял всевозможные усилия, чтобы только не признаться в этом, одновременно чуть не выставив себя на посмешище. Затем, через четыре года после смерти Микеланджело, во втором издании «Жизнеописаний» 1568 года Вазари совершил чрезвычайно необычный шаг. Он включил в новый вариант «Жизнеописаний» всю новую информацию, которую почерпнул у Кондиви, по временам еще и несколько искажая ее. Тем не менее Вазари явно почувствовал себя уязвленным, когда его соперник-биограф предположил, что он допускал ошибки. Он посетовал, будто Кондиви «утверждает, что иные, дела с ним [Микеланджело] не имевшие, наговорили о нем вещей, каких никогда и не было, пропустив многое, достойное быть отмеченным»[109]. Однако в данном случае Вазари располагал свидетельствами, подтверждающими его правоту. Он опубликовал договор между Гирландайо и отцом Микеланджело, который, хоть он и был впоследствии утрачен, Вазари некогда видел собственными глазами. Сей договор до сих пор хранится, замечает Вазари, в «книге Доменико, перешедшей ныне к его потомкам»[110]. Вазари процитировал текст контракта, согласно которому Лодовико отдавал своего сына на три года в обучение Доменико и его брату Давиду, а они в свою очередь обязались наставлять его в искусстве живописи и выплатить ему за это время двадцать четыре флорина.

Остаются две нерешенные загадки, связанные с докучным «делом об ученичестве». Первая – почему договор датирован 1488 годом, хотя Микеланджело, очевидно, работал у Гирландайо в середине 1487-го? Есть несколько возможных объяснений. Не исключено, что, взбунтовавшись против воли отца, еще не достигший отрочества Микеланджело начал помогать Гирландайо в мастерской без его разрешения и в конце концов, прослужив у Гирландайо несколько месяцев, добровольно во всем признался, решив сделаться учеником живописца по всем правилам. А может быть, просто произошла путаница с датами, ведь первое апреля коварно подобралось к безумному флорентийскому Новому году, выпадающему на 25 марта.

Еще более интригующим предстает желание Микеланджело скрыть столь незначительное обстоятельство почти полувековой давности и даже готовность солгать о нем. В старости он настаивал: «Я никогда не был ни живописцем, ни скульптором, как те, кто держит для этого мастерскую»[111], иными словами, не торговал своими произведениями и не опускался до поденщины. И тем более он не готов был признаться, что служил всего-навсего помощником в чужой мастерской.

Существует и еще одна причина, объясняющая нежелание Микеланджело рассказывать о своем ученичестве. Он явно не хотел признаваться в том, что когда-то чему-то его научил хоть кто-то, а тем более другой художник, собрат по ремеслу (кое-что, как мы увидим, ему якобы открыли аристократы и поэты, но то другое дело). Кондиви вообще ни разу не упоминает о том, что Микеланджело обучался у кого-либо искусству скульптуры, живописи или графики.

Более того, судя по следующему фрагменту в книге Кондиви, Микеланджело особенно негодовал на предположение, что он-де как-то воспринял уроки Гирландайо: «Мне сказывали, будто сын Доменико обыкновенно заявлял, что божественным великолепием своих творений Микеланджело в значительной мере обязан обучению у его отца, который на самом деле никак