Когда в начале восьмидесятых годов XX века начались работы по расчистке плафона Сикстинской капеллы, в люнеттах и в антревольтах, или пазухах, вокруг изображающих предков Христа фрагментов, прежде столь потемневших, что различить на них что-либо было почти невозможно, – обнаружились насыщенные красные, ядовито-зеленые и ядовито-желтые, небесно-голубые и оранжевые тона. Одеяния представших взору персонажей – пророков и сивилл, а также предков Христа – чрезвычайно замысловаты, иногда причудливы и странны, а фасон их явно изобретен самим Микеланджело.

Несмотря на всю свою экономность, Микеланджело отличался изысканным вкусом и умением выбирать красивые материи. Инвентарный список одежд, найденных в его спальне, свидетельствует о его склонности к некоему мрачноватому дендизму. Тот факт, что он почти неизменно предпочитал черные одеяния, как будто говорит о прирожденной суровости, но, с другой стороны, выдает стремление к щегольству, не лишенному известного изящества, ведь глубокий, насыщенный черный получить было труднее всего, и потому черные ткани стоили всего дороже.

Во многих его ricordi перечислены расходы на предметы гардероба. Микеланджело явно любил покупать одежду не только себе, но и другим. Он, как было принято в ту пору, снабжал необходимыми предметами гардероба своих молодых помощников, но предоставлял им одежду в таком изобилии, что несколько смутил даже беспутного шалопая Пьетро Урбано, в конце концов оказавшегося мошенником. В сентябре 1519 года, когда тот заболел и оставался на попечении родственников в Пистойе[63], Микеланджело отправил ему дублет, пару чулок и плащ для верховой езды, на что Пьетро отвечал: «Ни к чему было посылать мне так много вещей»[64].

Трогательная деталь: четырнадцатилетняя племянница Микеланджело Франческа, которую тот взял под опеку, когда в 1528 году скончался ее отец Буонаррото, послала ему список предметов одежды, в которой нуждалась; она начала так: «Вот перечень вещей, которые мне сейчас потребны». «Нужда моя велика, – добавляла она, – ибо у меня ровно ничего нет»[65]. Возглавляло список синее платье (saia azzura), «отделанное как положено и как Вы считаете нужным». По-видимому, она не сомневалась, что Микеланджело сумеет выбрать платье для девочки-подростка.

От представителя семейства Буонарроти, особенно наделенного столь необычайным зрением, вполне можно было ожидать умения разбираться в тканях. На протяжении столетий предки Буонарроти торговали шерстью, а ведь эта отрасль экономики приносила Флоренции главный доход. Лодовико Буонарроти торговлей шерстью не занимался, но в 1507 году и он вступил в цех шерстянщиков, Arte della Lana, чтобы впоследствии передать право членства своим сыновьям[66]. Принадлежность к этому цеху, одному из наиболее могущественных во Флоренции, автоматически делала гражданина представителем городской элиты. Цех шерстянщиков был одним из семи старших цехов, Arti Maggiori, которые, в сущности, правили городом. В придачу существовали и четырнадцать младших цехов. Наемные работники, не входившие в цехи, popolo minuto, не избирались на правительственные посты.[67]

Микеланджело потратил немало времени, ломая голову, как бы основать шерстяное дело для двоих своих младших братьев, Буонаррото и Джовансимоне. Эту затею он обдумывал годами, а когда наконец решился, то предпринимателей из его братьев не вышло, и вложенные в неприбыльное предприятие и утраченные средства стали еще одним яблоком раздора в его и без того недружном семействе.

В старости Микеланджело с удовольствием проводил часы досуга в мастерских портных, суконщиков, шелкопрядильщиков. Так, например, когда в 1520 году он сделался жертвой унизительного выговора, его нашли именно в галантерейной лавке[68]. Доверенное лицо кардинала Медичи во Флоренции Бернардо Никколини обнаружил его там и вслух зачитал письмо, в котором содержались многочисленные и многословные жалобы душеприказчиков папы Юлия II на то, что гробница Его Святейшества до сих пор не завершена, а также жалобы маркиза Массы и владетеля Каррары на самоуправство Микеланджело в каменоломнях. Сделано это было «принародно, точно на суде, чтобы это стало известно, отчего я готов умереть», – сетовал Микеланджело в письме к отправителю гневного послания, кардинальскому секретарю Доменико Буонинсеньи[69]. Формулируя ответное письмо, Микеланджело уже успокоился достаточно, чтобы взять насмешливый тон и представить весь этот случай иронически.

* * *

Не успело семейство Буонарроти вернуться из Капрезе во Флоренцию, как младенца Микеланджело передали деревенской кормилице[70], что было в ту эпоху обычной практикой. Микеланджело отправили в деревню Сет[71] тиньяно, в трех милях к северо-востоку от Флоренции, где у семьи был второй дом и важный источник дохода.

Дело в том, что для Буонарроти, как и для многих флорентийцев среднего класса, жизнь не ограничивалась узкими улочками города. Фермой и загородным домом в Сеттиньяно семья владела с XIV века; купленные, когда судьба особенно благоволила к Буонарроти, они представляли собой их главное достояние и позволяли притязать на статус «сельских помещиков».

Этот загородный дом существует до сих пор, в пяти минутах ходьбы вниз по холму от центральной площади маленького городка, неподалеку от улицы, носящей сегодня название Виа деи Буонарроти-Симони. Это весьма внушительное здание, скрываемое величественными воротами, установленными в XVIII веке. Первоначальное строение расширили последующие поколения, но, вероятно, оно всегда имело немалые размеры, а еще могло похвастаться укрепленной башней, возвышающейся над крышей, и просторным крыльцом. Из дома, живописно расположившегося на склоне, открывался вид на оливковые деревья, кое-где перемежающиеся кипарисами, на выжженную солнцем землю и складки поросших лесом холмов вдалеке.

Вид сельской Тосканы неподалеку от дома семейства Буонарроти в Сеттиньяно

Этот загородный дом был для Буонарроти основой основ и убежищем от невзгод. В старости Лодовико Буонарроти проводил много времени в Сеттиньяно, как и его младший сын Джисмондо, на которого Микеланджело жаловался: «Чтобы мне здесь больше не говорили, к моему стыду, что у меня есть брат, который в Сеттиньяно пасет коров»[72].

Впрочем, и сам Микеланджело неожиданно открыл для себя сельскую идиллию. Разбогатев, он сделался не столько крестьянином, пасущим коров, сколько крупным помещиком, владельцем ферм в различных местностях в окрестностях Флоренции, но прежде всего вкладывал деньги в земельные угодья поблизости от Сеттиньяно и потому в конце концов стал собственником земель, протянувшихся почти на полмили вниз по склону холма, до границы с ближайшей деревней Роведзано[73]. Где бы Микеланджело ни поселился, повсюду он создавал вокруг себя атмосферу крестьянской самодостаточности. В двадцатые годы XVI века он сажал виноградную лозу возле своей флорентийской мастерской в Виа Моцца[74]. Позади его римского дома с мастерской в Мачелло деи Корви был разбит сад, где росли горох и бобы, фиги и мускатный виноград, а по двору ходили петухи и куры.

Наследственное имение Буонарроти принадлежало