Мама с папой закашлялись пуще прежнего, и лица у обоих при этом как-то вытянулись.

– Доченька… – Мама с трудом проглотила слюну и осторожно спросила: – Доченька. А что ты делала на чердаке?

– Мурыську смотрела, – честно ответила Люба.

– Та-а-ак, – протянул папа. – А кто тебе про Мурыську рассказал?

– Ну… – Люба замялась. Прямо за папиной табуреткой маячила Нюся, отчаянно мотала головой и прикладывала палец к губам. – Так… одна подружка. Из нашего дома.

– Подружка. – Папа нахмурился. – И как её зовут, эту подружку? И откуда она взялась?

– Ну из дома же взялась… Ну, Нюся её зовут… Ну какая разница, вы же её всё равно не знаете!

Нюся за папиной спиной пофиолетовела от возмущения, топнула ногой, погрозила кулаком, потом резко развернулась и исчезла в стене.

– Да вот мы бы и хотели узнать… – Папа выглядел растерянным.

– Знаешь что, родная, – ласково сказала мама, – в следующий раз пригласи эту Нюсю к нам на чай. Мы не станем её ругать, но должны же мы познакомиться с твоей подружкой.

– Не о том вы думаете, мам, – горько сказала Люба. – Я ведь насчет кошки! Ей там грустно!

* * *

– Нюсь! Ну, Нюсь! – Люба сидела на полу у шкафа. – Ну, Нюсь! Я ведь нечаянно…

– За нечаянно бьют отчаянно! – глухо донеслось из-за шкафа.

– Ну я ж им не сказала, кто ты! И они бы всё равно не поверили!

– Вот именно! А я не люблю, когда в меня не верят! Твои родители – обыкновенные взрослые! И ты обещала им не говорить!

– Нюсь… а завтра суббота. Хочешь, я попрошу, и мама эклеров напечёт? Знаешь, какие у мамы эклеры? С кремом из сгущённых сливок, с ванилью! И сверху шоколадом посыпаны. У-у-у-у…

– Эклеров? – Из-за шкафа показался кончик фиолетового носа.

– Ага. И половину тебе отдам.

– Хмм… Половину одного эклера или половину всех эклеров? – на всякий случай уточнила Нюся, выбираясь из-за шкафа и всё ещё слегка хмурясь.

– Сколько хочешь! – обрадовалась Люба. – Мир?

– Мир, – буркнула Нюся, уже слегка зеленея. – Только насчет эклеров – смотри, обещала.

– Любушка? – Мама приоткрыла дверь детской. – Ты знаешь, мы посовещались с папой. И решили, что сможем взять одного котёнка. Ты сама сходишь на чердак вместе с папой и выберешь. Только обещай больше одна на чердак не ходить!

– А как же Мурыська? – расстроилась Люба. – И остальные котята? Представляешь, как моему котёнку будет грустно знать, что его братики, и сестрички, и мама – на чердаке сидят, голодные, и даже погладить их некому?

– Ох… Милая, мы не можем взять в дом пятерых кошек разом. А знаешь что? Мы постараемся найти для них хозяев. Напишем объявление и повесим в подъезде – наверняка найдется ещё кто-нибудь, кому очень нужна кошка. Согласна?

– Согласна!

* * *

Люба, конечно, пообещала маме никогда больше одна на чердак не ходить. Но она-то ходила вдвоем с Нюсей! И потом, совершенно невозможно было бросить кошачье семейство на произвол судьбы. Поэтому она каждый день брала в холодильнике немного молока или сметаны и ходила на чердак. Вместе с Нюсей они быстро придумали имена всем малышам. Снежка получила имя за свою расцветку; у Глазки были огромные ярко-зелёные глаза; единственный мальчик Драчун всё время с кем-нибудь дрался; ну а Тихоня была, понятное дело, самой тихой. Ей вечно доставалось меньше всех сметаны и молока, потому что её от миски всегда отталкивали. Люба её жалела и старалась кормить отдельно от всех.

* * *

– Ну выбирай! – сказал папа. Они с Любой стояли на чердаке у продавленного кресла, где по-прежнему гордо возлежала кошка Мурыська и копошились четверо слегка подросших котят.

– Снежка, Глазка, Драчун и Тихоня, – перечислила Люба. Снежка была белоснежная, Глазка – угольно-черная, Драчун – огненно-рыжий, а вот расцветку Тихони определить было непросто. В основном она была тёмно-серая, но в светло-серых, чёрных и рыжих разводах по всему телу. Но вот как можно выбрать из четверых чудесных котят всего одного?

– По-моему, вот этот, беленький, вполне даже ничего… – нерешительно начал папа. – Или ты хочешь рыжего? Только, прошу тебя, не бери пегого, – папа даже затряс головой и негромко добавил: – Это, пожалуй, самый страшненький котенок, которого я видел в своей жизни…

«Самой страшненькой» была, конечно, Тихоня. И Люба сразу поняла, что именно без Тихони дальнейшая её жизнь совершенно бессмысленна.

– Этот! – уверенно провозгласила она. – И нечего обзывать мою новую кошку. Она красивая. Тишенька, – обратилась она к котёнку, – ты папу не слушай. Он в женской красоте ну ничегошеньки не понимает. А ты – очень-очень красивая. Одна из самых красивых кошек на свете!

* * *

– Вот! – гордо сказала Люба, когда мама открыла дверь квартиры. – Это – Тихоня.

– Ой! – испугалась мама. – Э-э-э-э. Кхм. Какая… интересная кошечка. Кстати! Я говорила с соседями, Славиными. Они хотят забрать котёнка-мальчика.

– Вот и хорошо, – буркнула Люба. – А то этот Драчун вечно девочек обижает.

Люба и Нюся стояли на балконе и смотрели вниз. С восьмого этажа люди казались очень маленькими и совсем одинаковыми, но Нюся безошибочно узнавала каждого из жильцов и рассказывала о них Любе.

– Вон тот – студент Виталик, он на пятом квартиру снимает с двумя друзьями.

Он на гитаре умеет играть, только петь не умеет. Он, правда, думает, что умеет.

А вон Виктор Палыч, с девятого, машину моет. Он всё время машину моет, когда с женой поругается. А ругаются они часто, поэтому у Виктора Палыча машина самая чистая на свете.

– А это? Вон, старушка вышла?

– Это? – Нюся посерьёзнела, замолчала ненадолго, а потом всё-таки сказала шёпотом: – Это – ведьма!

– Как это? – испугалась Люба. – Не может быть!

Соседка выглядела как самая обыкновенная старушка, она медленно семенила от подъезда, опираясь на палку. На голове у неё был тёплый платок, хотя на улице было совсем ещё не холодно.

– Ещё как может! Она на первом этаже живёт. Я сама слышала, как её соседка по лестничной клетке сказала про неё: «Опять эта старая ведьма в стенку стучит!»

– Ведьм не бывает, – не очень уверенно сказала Люба. – Так мама говорит.

– Ага, мама, – скривилась Нюся. – Ты у неё ещё спроси, бывают ли домовые.