Один мудрый человек написал, что сеньор в своем замке мог испытать пятнадцать удовольствий. А именно: охотиться, ловить рыбу, фехтовать, биться на копьях, играть в шашки, есть и пить, слушать пение жонглеров, смотреть на бой медведей, принимать гостей, беседовать с дамами, устраивать торжественные собрания вассалов, гулять по лугам, греться, ставить себе банки и пускать кровь, и смотреть, как падает снег.

Список солидный, однако если принять во внимание глухую осень и дождь, становится ясно, что проблема развлечений для сотни гостей в замке стояла довольно остро.

Однако так или иначе, а день должен был начаться с молитвы. Хозяйка дома с утра прислала служанку, чтобы та помогала гостьям одеться. Однако, к удивлению девушки, гостьи уже сами оделись, помогая друг другу.

Служанка повела Дариссу в молельню, посвященную Четырем богам и их многочисленным подобиям, а Ксанта, до Храма которой пока не добралась комиссия магистрата по реформе религии, спустилась на кухню и помолилась по-своему — принесла в дар очагу горбушку хлеба, испеченного ею собственноручно еще в Кларетте.

После этого она тихонько села в углу, стараясь не попадаться никому на глаза. На кухне по-прежнему царил изрядный беспорядок — похоже, гости здесь были в новинку, а хозяйка либо не умела заставить прислугу работать, либо не хотела этим заниматься. Так или иначе, Ксанта благополучно, никем не замеченная, дождалась Тамо.

Увидев художника, она ухватила его за рукав, утащила в свой угол и принялась что-то нашептывать ему на ухо, на что он отвечал сдавленным голосом:

— Да, конечно, за кого ты меня принимаешь… Тебе действительно этого хочется? Конечно могу, только не знаю, надо ли… Ну сказал же, что могу!.. Надо подумать, как лучше… Ладно, сегодня перед обедом можно будет попробовать…

Тут по лестнице сбежала запыхавшаяся девочка-служанка и бросилась прямо к Ксанте:

— Простите, госпожа, это вы из Храма Тишины? Да? Ну, слава богам! Мне велено вас найти. Госпожа говорит, что господин приглашает всех господ-жрецов на внутреннюю галерею, чтобы развлечься травлей зверей, которая будет во дворе. Там будут три быка, вепрь, медведь и собаки. А потом господин приглашает всех сыграть в бильярд или полюбоваться на игру, если кто играть не умеет. Но госпожа говорит, если вы не захотите, то приходите прямо к ней в покои. Госпожа Дарисса уже там. Она говорит, что не любит смотреть, как льется кровь. А вы?

— Я тоже не люблю, — Ксанта поднимается с лавки. — Веди меня к своей госпоже и к госпоже Дариссе. До встречи, Тамо!

Покои госпожи Ликорис обставлены уютно и даже роскошно. К тростнику, которым усыпан пол, добавлены розмарин и лаванда. В лампы тоже заправлено душистое масло. Мебель — четыре высоких кресла с балдахинами, столик, резные скамьи из полированного дуба — сделана похоже совсем недавно. Шторы на окне задернуты — вероятно, чтобы хозяйки были избавлены от созерцания серого и скучного осеннего дня. Стены сплошь затянуты гобеленами и вышивками разных расцветок. Похоже, их собрали со всего замка, заботясь больше о тепле, чем о том, чтобы рисунки подходили друг к другу. Таким образом, бесстрашный рыцарь на коне с одного гобелена кажется вот-вот вскочит прямо на богато убранный стол на другом гобелене, несказанно удивив благородных дам и кавалеров, собравшихся за тем столом, а оттуда свалится в озеро на третьем, распугав и лебедей, и лесных дев.

На полу разложены богатые ткани — парча, бархат, на них стоят шкатулки с бисером и жемчугом, лежат мотки кружев, здесь же пяльцы из ароматического дерева, набор иголок в серебряном ларчике. Дамы собрались скоротать время за рукоделием.

Дам в комнате три, если не считать Ксанту с Дариссой. Прежде всего это, конечно, хозяйка замка Ликорис Златокудрая в платье алого бархата, украшенном розовым жемчугом и золотым шитьем. Затем младшая сестра Ликорис, Гедвика, в платье из золотой парчи, отделанном кружевами. И наконец Валтруда — кормилица и воспитательница Лаха.

Валтруда как раз вносит на подносе графин из зеленого стекла и четыре кубка. Пригубив вино, Ксанта вскидывает брови. Виноградное! Наверняка из Королевства! И наверняка дорогое! «Надо было вчера богине еще наших пирожков с рыбой заказать! — думает она. — Сто лет уже их не ела!» Однако мечтать о пирожках поздно, и следом за вином на столе появляется блюдо с жареными дроздами, голубями, воробьями. Тоже неплохо, право слово.

Ксанта устраивается поудобнее в своем кресле, обтыкает себя со всех сторон подушками, отламывает ножку у ближайшего дрозда и решает насладиться роскошью.

Но не тут-то было!

Среди разноцветья разбросанных по полу тканей Ксанта вдруг замечает клубок белой шерсти — той самой, из которой были сотканы покрывала на их кроватях. Она поспешно вытирает пальцы, выхватывает

клубок и обращается к Валтруде:

— Простите, а эту шерсть вы не в Венетте покупали? Не знаете, откуда ее привозят?

Та расцветает улыбкой:

— Нет, что вы, любезная госпожа, это мы пряли прямо здесь в замке. Госпожа Граннор давным-давно купила снежных коз у чужан, и с тех пор мы на всю округу славимся своей шерстью. Хотите взглянуть?

Ксанта, разумеется, соглашается. Они с Валтрудой просят прощения у хозяек и спускаются на нижний этаж замка, к конюшням, свинарникам, курятникам и овчарням. И вот, стоя на грязном дощатом настиле, поглаживая желтоглазую нагловатую козу, теребя пальцами ее и в самом деле удивительно длинную мягкую и теплую шерсть, Ксанта вдруг осознает, что сталось с ее мечтами о красивой жизни.

«Вот так, милая, в хлеву твое место, и нечего прикидываться!»

Валтруда меж тем рассказывает:

— У госпожи Граннор все было заведено по старым порядкам: чтобы муж и сын только ту одежду носили, которую она и ее дамы своими руками выткали и сшили. Из своей шерсти, из своего льна. За это ее все здесь высоко чтили. Моя госпожа тоже старается этих правил держаться, но она болезненная, слабая, ей труднее. Поэтому приходится все же что-то покупать. Тем более, что люди сейчас стали расточительными, всем нужны городские наряды, а то и заграничные…

«Вот тебе и здрасьте! — думает Ксанта, — Чтобы служанка второй жены хорошо отзывалась о первой! Нет, они тут все не такие, как быть должны!»

Потом они все же возвращаются в покои дам, и Валтруда начинает показывать Ксанте, как можно связать из козьей шерсти теплую подкладку для кожаной перчатки. Ксанта, как уже упоминалось, обожает подобные штуки; кроме того, она тоже из тех, кто привык одевать себя и близких своими руками, а потому с готовностью присоединяется к работающим дамам.

Меж тем Дарисса, не особо охочая до шитья или вязанья, принялась украшать бисером подушечку для иголок и, припомнив ночные разговоры, решила исподтишка внимательно разглядеть хозяек и установить, что они «говорят своими поступками». Однако ничего дельного ей подсмотреть не удалось. Красавица Ликорис нижет жемчужины на ворот нарядного жилета из бело-голубой парчи, подбитого белкой, — для Лаха на завтрашний праздник. Ее нежное лицо совершенно безмятежно, светло, серые глаза пусты до прозрачности и, кажется, вообще лишены выражения. «Очевидно, она способна думать только о своем сыне и более ни о чем. Наверняка это она составила план, как лишить наследства Керви в пользу своего ребенка», — решает Дарисса. Гедвика побойчее и, справившись с первым смущением, она принимается расспрашивать жрицу о столичной жизни, но сами эти расспросы с головой выдают ее провинциальное воспитание, и Дариссе остается лишь искренне пожалеть девушку. Наверняка через десяток лет она станет такой же отрешенной и бесчувственной, как старшая сестра. Что делать? Семейная жизнь не развивает ни ум, ни сердце, а питает лишь самые низменные чувства — зависть, скупость, лживость и прочее! «Но возможно, пасынок окажется интереснее мачехи и ее сестры!» — вдруг приходит на ум Дариссе. Собственно, у нее нет никаких разумных обоснований для подобного вывода: едва ли Керви получил лучшее образование, чем Ликорис или Гедвика. Их, в конце концов, готовили к замужеству, а от Керви ничего толком не требовалось — за него должны были говорить его владенья. Однако он как-никак выбился в герои любовного приключения, а тот, кто пережил безнадежную любовь, уже не безнадежен — в этом Дарисса твердо уверена.