— Я не такая. Обычно. Но наша неприязнь друг к другу настолько сильна, что, я боюсь, это не пойдет на пользу твоему выздоровлению.

— Разве ты недостаточно профессиональна, чтобы забыть на время о личных чувствах?

Второй раз за последние полчаса Лила услышала эти слова. В устах Адама Кавано они прозвучали как вызов. Он высокомерно вздернул подбородок, являя собой воплощение вызова.

Взгляд ярких синих глаз остановился на нем.

— Нет, черт возьми, я профессионал в своем деле. А ты можешь вести себя как настоящий мужчина и во время занятий не оскорблять меня?

— Могу, будь я проклят.

— Никаких оскорблений. Никаких жалоб. Никаких вспышек гнева. Никаких истерик.

— Согласен.

— Иногда тебе будет чертовски больно, но это неотъемлемая часть лечения.

— Я умею терпеть боль.

— Насколько сильно ты хочешь снова ходить?

— Моя цель не просто ходить. Я хочу бегать, кататься на лыжах, ходить под парусом и… И все-таки взойти на этот проклятый итальянский пик.

— Тогда нам предстоит много работать несколько недель, а возможно, и месяцев. Нам обоим придется трудно. Тебе придется поработать и попотеть так, как никогда в жизни. Прежде чем мы закончим, ты поймешь, что просто не знал пределов своей выносливости.

— Я готов.

Лила постаралась спрятать улыбку. Его отношение совершенно изменилось. Ей все-таки удалось добиться этого. Адам Кавано больше не ныл, как голодный людоед, не бросался на каждого, кто оказывался рядом.

— С чего начнем? — поинтересовался Адам. Его глаза горели.

— С ванны.

— Что?

— Мы начнем с ванны. От тебя здорово воняет, мистер Кавано.

Адам сложил руки на груди и, словно защищаясь, поднял плечи:

— Я не могу мыться.

— В ванной, разумеется, не можешь. Но я могу вымыть тебя в постели.

Лила подкатила к кровати внушительных размеров медицинскую тележку. Взяв достаточно большой таз, она скрылась с ним в прилегающей к спальне ванной комнате, чтобы наполнить его теплой водой.

— Меня может вымыть Пит, — окликнул ее Адам.

— Это не его работа.

— Он будет делать то, что я скажу.

— Мне казалось, что мы с тобой заключили соглашение, и ты пообещал не жаловаться, — напомнила ему Лила, отдуваясь от напряжения. Таз оказался тяжелым.

— Я не подозревал, что наше соглашение распространяется на мое мытье в постели.

— Так оно и есть. Тебе следовало внимательнее читать.

— Где это видано, чтобы взрослого мужчину мыли в постели! Это унизительно.

— Зарасти грязью куда унизительнее. Придав своему лицу небрежное выражение, Лила начала застилать кровать полотенцами. Адам мог двигать верхней частью тела, но нужную часть пришлось приподнять Лиле.

Чтобы сгладить неловкость ситуации, она спросила:

— Ты предпочитаешь какое-то особенное мыло?

— Мое мыло в ванной, — проворчал Кавано.

В душе Лила обнаружила брусок мыла. Он пах дорогим мужским одеколоном.

— Очень приятный запах, — обратилась она к Адаму, нюхая мыло. — Запоминающийся, но не навязчивый.

— Рад, что тебе нравится. — В голосе мужчины прозвучала ирония.

— А одеколоном ты пользуешься?

— Всегда.

— Когда побреешься, сможешь воспользоваться и одеколоном.

— Побреюсь?

— Ну, если ты хочешь, чтобы я тебе побрила…

— Я сам могу это сделать, — бросил Адам.

— Тогда остается только гадать, почему ты этого не сделал раньше. — Лила одарила своего пациента неискренней, слащавой улыбкой. — Или ты планируешь, что из этой невнятной и отнюдь не густой щетины вырастет настоящая борода?

Кавано погрузился в упрямое молчание. А Лила, отбросив в сторону простыню, намыливала губку мылом, пока на ней не образовалась пышная шапка пены. Сначала она вымыла ему ноги. Когда губка коснулась подошвы, она спросила:

— Щекотно?

— Очень смешно, — буркнул Адам.

— Да ладно тебе, Кавано, не будь таким брюзгой.

— А что, паралич — это новая разновидность анекдота?

Лила нахмурилась:

— Смех еще никому не причинил вреда. Он только помогает. Обычно тебе щекотно, когда трогают пальцы на ногах?

Адам повернул к ней голову и посмотрел на нее совсем другими глазами. Он вызывающе-непристойно оглядел ее с ног до головы. Его взгляд был таким горячим, что обжег бы лепестки гибискуса, если бы цветок на ее майке был настоящим.

— Когда я вернусь в нормальное состояние, возможно, тебе удастся это выяснить. — Его голос звучал очень сексуально.

— Тогда я уже не буду мыть тебя в кровати.

— Для этого необязательно меня мыть в кровати. Ты можешь предпринять и кое-что еще в отношении пальцев на моих ногах.

— Что, например?

За этим вопросом последовал ряд предложений, одно похотливее другого.

Губка в руках у Лилы застыла на несколько секунд, потом она снова окунула ее в таз. Молодая женщина мрачно посмотрела на Адама, который ухмылялся, как кот:

— Какой разврат!

— Зато весело.

— Этот разговор граничит с непристойностями, мистер Кавано. К тому же это нарушает и наше соглашение. — Лила вытерла ему левую ногу, прикрыла ее простыней и обошла кровать, чтобы вымыть правую.

— Каким же образом?

— Я не обсуждаю с пациентами мою личную жизнь.

— Не хочешь, чтобы они возбуждались, верно?

— Совершенно верно.

Адам внимательно смотрел за ней, пока она выполняла привычную работу.

— Не могу понять, почему вы с Элизабет такие разные.

— Многие сразу видят, что мы сестры.

— Есть семейное сходство, — задумчиво согласился Адам, — но на этом все и кончается. Вы так же не похожи друг на друга, как день и ночь.

— Мы обе блондинки с голубыми глазами.

— Согласен, но Элизабет — грациозная, женственная, нежная блондинка, а вот ты…

Лила вернула простыню на место и с любопытством посмотрела на Адама:

— А что я?

— Ты упрямая, отчаянная, агрессивная блондинка.

— Ну да, как Памела Андерсон. Вот спасибо. — Она стала мыть его правую руку, добираясь губкой до подмышки.