не участник. Я из игры теперь вышел, и навсегда. И кто бы мог подумать, что собственные дети, мой старший сын, моя надежда и опора, неплохой, я таки вам скажу математик, а вот на тебе. Вырастил на собственную голову, можно сказать, через огонь и воду протащил, нет, вы только себе представьте, в какое время выжить удалось, ведь пятьдесят лет по проволоке ходил, на волоске висел, с огнем играл. Лев Давыдыч не удержался, Миша Кольцов сгорел, Абрам Моисеевич Прицкер, мой старший товарищ, великий рабби Прицкер, я уверен, что он стоял за спиной и Льва Давыдыча, и Миши, уникальнейший был человек, и тот сгинул в 49-м, четыре года не дотянул, а я жив и здоров, ну не чудо ли? Нет, не чудо, а моя личная заслуга. Через все прошел, всех победил, а зачем? Собственные дети, дети меня и моей Ривы, что они, шакалы, делают. Они пустили под откос поезд моей жизни, когда я уже мог, что называется, ехать с погашенной топкой.

Привалов прикрыл глаза и опустил голову, давая понять, что пришел сюда слушать не лирические отступления новоявленного Иова, а существенную деловую информацию.

Копытман понял эти прозрачные намеки и перестал ныть. Ну да, сказал он, я говорю, раскрыть карты. Хорошо. Дело обстоит следующим образом. Свистунов действительно до поры до времени не знал, кто он на самом деле такой. Но Гвоздецкий знал. На кой черт ему папаша обо всем этом поведал перед своим отлетом в Париж, я не представляю. Очень возможно, что он свою прекрасную жидовку продолжал любить и просто интересовался, как ее судьба в дальнейшем сложилась. Я видел один документ, из которого такую версию можно извлечь. Так или иначе он, расставаясь со своим сыном, поведал ему в последнюю минуту об Ойзерман и Свистунове и просил при случае проследить. И Гвоздецкий таки следил. Но мало того, он посылал своему папаше в Париж письменные отчеты о Свистунове. Так что еще и в Париже архивчик намечается. Между прочим, по моим сведениям… ну ладно, к этому мы еще вернемся.

Итак, Гвоздецкий нашел Свистунова в 1930 году. Вы талантливо восстановили биографию Свистунова и лучше, чем кто-либо, знаете, что этот год был в свистуновскоп биографии не из лучших. В этом году его основательно долбанули, и, по некоторым признакам, он уже подумывал, не отправиться ли вслед за беднягой Маяковским, но тут как раз на сцену вышел Гвоздецкий. Однажды темным осенним вечером он захватил с собой бутылку водки, пришел на квартиру к опальному поэту, показал для хохмы удостоверение, не ожидая, когда его пригласят, последовал прямо к столу, распечатал бутылку, раскинул руки и сказал: здравствуй, братишка.

Вот, теперь говорят, что в те жестокие времена брат на брата доносы писал. Неправда это, точнее, не вся правда. Бывало и наоборот. Зная, что Свистунову конец на литературном фронте, Гвоздецкому следовало бы тихо сидеть и даже по возможности убрать поэта окончательно, так как для гаишника это было тогда очень сомнительное родство. Может, какой жлоб из Тверской губернии так бы и поступил. Но Гвоздецкий был все ж таки граф, хотя и гаишник, а также потомок каких-то черных воинов, возможно, тоже не простых, хотя и черных кровей, и он рассудил иначе. Впрочем, кой черт, рассудил. Просто, я думаю, порода свое взяла.

Короче говоря, братья за бутылкой водки обсудили кое-какие текущие политические проблемы и, обнаружив друг в друге много общего, решили держаться вместе, будь что будет, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Кто знает, может, еще не они нас, а мы их, хотя кто тут мы и кто они, я думаю, братья плохо тогда соображали и, говоря «мы», имели в виду исключительно себя лично и никого другого.

Как они собирались строить оборону, нам теперь не известно. Но факт, что им это не удалось. Потому что в 37-м сгорели оба. Можно думать, что Гвоздецкий помог Свистунову восстановить утраченные им было позиции в литературе. Можно также думать, что именно это и погубило в конце концов Гвоздецкого.

А может, и нет. Как вы понимаете, Гвоздецкий вообще занимался рискованными играми, будучи в роли гаишника, его собственная контора рано или поздно должна была откусить ему голову. Можно думать, что, наоборот, Свистунову близость с Гвоздецким вышла в конце концов боком. В те времена причины и следствия часто менялись местами, а иногда и вообще перепутывались. У меня, например, были такие знакомые Абрамзон и Веденеева. Некоторое время они были мужем и женой, а потом разошлись в разные стороны, а именно в Киев и Одессу. Так вот, с ними вышло уже совсем комично. Сперва одесские гаишники упекли ее в качестве бывшей жены исключенного из партии Абрамзона. А потом киевские гаишники добили Абрамзона за то, что он был мужем своей бывшей репрессированной жены. Сын за отца, конечно, не отвечал, но оба они, так сказать, отвечали за всех и за все.

Ну ладно, это все лирика, досадливо перебил себя Копытман, вернемся к делу. Гвоздецкий и Свистунов трогательно дружили друг с другом все последние семь лет их жизни. Ездили друг к другу в гости, давали друг другу деньги в долг, один раз Гвоздецкий подарил Свистунову пальто, а Свистунов в другой раз подарил ему часы. Это все очень любопытно, но самое любопытное, что они переписывались и довольно-таки откровенно. Вот эта переписочка сейчас и лежит перед нами в необработанном виде и манит исследователя. Переписка огромная, около 200 писем, это за семь-то лет. А сверх того еще и рукописи, рукописи. Причем, создается впечатление, что некоторые из них принадлежат Гвоздецкому. Я же вам говорил, между братьями было немало общего. Во всяком случае, по одной линии сходство намечается немалое. Гвоздецкий таки баловался литературой. Там есть некоторые фрагменты, которые бесспорно принадлежат ему, и это дает основание полагать, что и некоторые другие черновики написаны его рукой, то есть напечатаны на его машинке. Будущее покажет, так это или не так. Во всяком случае, на одно только разбирательство этих неясных фактов понадобится много труда, тут светит парой диссертаций, а может быть, даже пожизненной ставкой в каком-нибудь полузакрытом секторе — голубая мечта любого аспиранта.

Я вижу, я вижу, задумчиво сказал Привалов, я вижу. Вы правы, Копытман, черт вас возьми, в нашем деле намечается буря. И, как я понимаю, мне придется иметь дело с Кувалдиным. Он — владелец?

Хм, сказал Копытман. Это отчасти так. Капитал контролирует Кувалдин. Но он в этой