По собственноручно доставил пачку рекомендательных писем, проделав путь от Балтимора до Вашингтона пешком. Однако мест не было, и ему пришлось ждать.

Вернувшись в Балтимор, По представился ричмондскому политику и адвокату Уильяму Вирту, надеясь как на покровительство в Вест-Пойнте, так и на литературную поддержку. Хотя Вирт нашел, что сноски к «Аль-Аараафу» содержат «много любопытной и полезной информации», он сомневался, «примет ли поэму старомодный читатель». Тем не менее, он связал По с издателями в Филадельфии. По отправил еще один экземпляр «Аль-Аараафа» Исааку Леа, который вместе со своим тестем Мэтью Кэри руководил известным издательством и был уважаемым геологом и экспертом по ракушкам. По заявил: «Если поэму опубликуют, удачно или нет, я безвозвратно стану поэтом».

Воодушевленный успехами, По спросил разрешения у Аллана взять его имя в качестве страховки от любых потерь при публикации «Аль-Аараафа». «В юном возрасте, – объяснил он, – очень важно оставаться на виду у мира. Если меня однажды заметят, я смогу запросто проложить путь к репутации, что, конечно же, выгодно, поскольку не помешает реализовывать и другие задуманные цели».

Аллан не разделял представления Эдгара о светлом литературном будущем. Он яростно написал в ответ: «Гениальные люди не должны обращаться за помощью».

Поэтическая кампания имела скромный успех. Писатель из штата Мэн Джон Нил прокомментировал отрывок из «Аль-Аараафа» в Boston Literary Magazine, сказав, что автор «может создать прекрасную и, возможно, великолепную поэму». По послал ему отрывки из «Тамерлана» и с благодарностью признался: «Я молодой – мне еще нет двадцати – поэт, если, конечно, глубокое поклонение прекрасному способно сделать меня таковым». Отрывки появились в балтиморской газете, а в декабрьском Yankee Нил написал: «Если остальные части “Аль-Аараафа” и “Тамерлана” будут так же хороши, как приведенные здесь отрывки <…>, он заслужит очень высокую оценку братства».

10 декабря Эдгар По опубликовал второй поэтический сборник в небольшой балтиморской типографии: «Аль-Аарааф, Тамерлан и другие стихи». Его работу отметили в бостонском «Catalogue of American Poetry», однако сдержанно встретили в «American Ladies’ Magazine» Сары Джозефы Хейл: «Часть стихов слишком мальчишеская, слабая и совершенно лишена общих признаков поэзии, но есть и такие <…>, которые напоминают поэта не менее великого, чем Шелли».

Впоследствии имя По появилось в анонимной сатире на современных поэтов в Балтиморе: «По, который смеялся над разумом, смеялся и над законом». Что может быть лучше для молодого поэта, чем быть признанным достойным сатиры – а тем более в роли романтического шута, высмеивающего разум и закон?

Ода новой богине

Взгляд Эдгара По на разум и науку уже был непростым, о чем свидетельствует первое стихотворение сборника. Классический сонет – четырнадцать строк ямбического пентаметра с перекрестной рифмой и заключительным двустишием. На протяжении жизни стихотворение пересматривалось несколько раз и в конечном итоге получило название «Сонет к науке». В 1830 году По писал:

Наука! ты – дитя Седых Времен!

Меняя все вниманьем глаз прозрачных,

Зачем тревожишь ты поэта сон,

О коршун! крылья чьи – взмах истин мрачных!

Тебя любить? и мудрой счесть тебя?

Зачем же ты мертвишь его усилья,

Когда, алмазы неба возлюбя,

Он мчится ввысь, раскинув смело крылья!

Дианы ко́ней кто остановил?

Кто из-леса изгнал Гамадриаду,

Услав искать приюта меж светил?

Кто выхватил из лона вод Наяду?

Из веток Эльфа? Кто бред летних грез,

Меж тамарисов, от меня унес?[11]

Стихотворение стало одой не вечному божеству, а науке, продукту истории – «дитя Седых Времен». На рубеже семнадцатого века Фрэнсис Бэкон писал: «Истина – дочь времени, а не власти». Другими словами, истина не высечена на вечных скрижалях, а постепенно возникает в результате человеческих действий, таких как наблюдение, эксперимент и обсуждение – программы исследований, которую Бэкон изложил в своей работе «Великое восстановление наук».

Но если Бэкон считал, что наука открывает скрытую реальность, то По звучал иначе: реальность изменяют «соглядатаи» науки. Именно наука «остановила коней Дианы» – когда современные люди смотрят на луну, они видят кратерный спутник, а не олимпийскую женщину, отправившуюся в ночное путешествие. Именно наука прогнала божеств природы и муз, «Гамадриаду из леса», «из веток Эльфа». Этот хищник вонзается зубами в сердце поэта, точно стервятник, заменяя вымысел и миф фактами. Для поэта такое божество не кажется ни мудрым, ни любящим.

Многие критики сочли его сонет «атакой на науку». По настаивал на том, что он поэт, «глубоко преклоняющийся перед прекрасным». Но к моменту написания сонета он также был солдатом, опытным в технических и научных вопросах. Стоя на каждом пути, он искал способ продвигаться вперед по двум направлениям. Рассмотрим пунктуацию сонета: после четырех восклицательных знаков в первых четырех строках, в остальной части стихотворения появляются только вопросительные знаки[12]. В пятой строке По задает науке главный вопрос: «Тебя любить? и мудрой счесть тебя?»

Вопрос может показаться риторическим и предполагать простой ответ: истинный поэт не может любить науку. Подобное заключение приводит к знакомому романтическому толкованию: стихотворение является полемикой против науки, оплакивающей ее враждебность по отношению к мечтам, мифам и воображению, что напоминает сетования Ламии Джона Китса: «Философия подрежет крылья Ангелу, /Победит все тайны правилом и линией, /Опустошит призрачный воздух, а гномья шахта/ Расплетет радугу».

Но что если вопрос По прозвучал искренне? Быть может, По от сердца спрашивал, как поэзия может противостоять, вовлекать, бросать вызов, переосмысливать или согласовывать свои действия с наукой? Как поэзия может оставаться верной мудрости науки, не будучи уничтоженной ею?

Эдгар По дал ответ в «Аль-Аараафе», длинном стихотворении, которое в его сборнике следует сразу за «Сонетом к науке». Его название взято из исламской мифологии: Аль-Аарааф – это место, куда попадали души после смерти, «нечто среднее между раем и адом, где люди не несут наказания, но и не достигают спокойствия и даже счастья». Как он объяснил Исааку Леа, он представлял себе Аль-Аарааф как реальное место, расположенное на «знаменитой звезде, открытой в 1572 году Тихо Браге, которая появилась и так же внезапно исчезла».

Таким образом, ключевой образ «Аль-Аараафа» – планета – основан на решающем событии в современной науке. Тихо Браге являлся самым финансируемым звездочетом в Европе. Хотя астрономы еще не пользовались телескопами, король Дании подарил Тихо остров для обсерватории, гигантские квадранты и секстанты которой позволяли проводить самые точные наблюдения в Европе. Его сообщение о новой звезде вызвало всеобщее изумление. По мнению Аристотеля и средневековых философов, Луна и расположенные над ней области двигались по кристаллическим