Баклажаны оказываются с прожилками, а начинки в них как кот наплакал. Сыр безвкусный и жёсткий. Яблоки подвявшие, но, поскольку официантка неосторожно оставляет корзинку с ними рядом с нашим столом, все они оказываются на дне моей сумки.

Морис складывает салфетку и подытоживает:

– Если мы не хотим, чтобы от нас остались только кожа да кости, надо поскорее драпать отсюда.

Понемногу зал пустеет. Некоторые ещё тянут время за чашкой ячменя или цикория, но большинство ушли. Оплачиваем счёт, который находим безбожно завышенным, и снова идём бродить по улицам Ажетмо с сумками через плечо, засунув руки в карманы. Пока мы ели, поднялся неприятный пронизывающий ветер.

– Слушай, – говорит Морис, – попробуем перейти сегодня же вечером, нет смысла тут торчать. Поэтому сначала надо выяснить, где найти проводника и сколько он берёт.

Это кажется мне разумным. В пятидесяти метрах от нас мальчишка лет пятнадцати едет на огромном чёрном велосипеде. На багажнике у него закреплена ивовая корзинка. Он тормозит у какого-то дома, звонит в звонок и громко говорит, протягивая свёрток:

– Здрасьте, мадам Удо, вот ваш заказ.

Невидимая мадам Удо бормочет «спасибо», отходит, возвращается, и я вижу, как её рука опускает монету в ладонь курьера.

– Спасибо, мадам Удо, до свиданья, до скорого, мадам Удо.

Посвистывая, он садится в седло и глядит на то, как мы идём к нему. У него пухлые обветренные щеки, красные, покрытые светлым пушком руки и грязные ногти.

– Можно у тебя что-то спросить?

Он смеётся, и я отмечаю, что ему срочно надо к стоматологу.

– Спорим, я отвечу ещё до того, как вы успеете задать вопрос? Вы хотите узнать, где найти проводника. В точку?

Морис смотрит на него в упор. Старшим никогда не удаётся смутить его.

– Да.

– Ну, это несложно, выйдете из деревни по большой дороге, пройдёте триста метров и на первой ферме справа спросите папашу Бедара. Но сразу предупреждаю, он берёт по пять тысяч с носа.

Я бледнею. Морис тоже содрогается. Разносчик смотрит на нас, посмеиваясь.

– А теперь могу вам предложить другое решение, если потянете: я сам вас проведу и возьму всего по пятьсот франков. Это вам больше подходит?

Мы смеёмся с облегчением. А он, оказывается, симпатяга!

– Тогда я вам ещё кое-что предлагаю: я отдам вам свою корзинку и вы развезёте все заказы вместо меня. Это мясо, на каждом свертке адрес, запутаться невозможно, и чаевые ваши. А я пока что проверю силки для птиц. Встречаемся вечером в десять под мостом у пролёта. Мост найти легко, он тут один.

Морис протягивает мне свою сумку, которую я тут же надеваю, и берёт корзинку. Избавившись от своего груза, курьер вскакивает на велосипед и расплывается в улыбке, демонстрируя нам все свои гнилые зубы. Доехав до поворота, он оборачивается и бросает:

– Кстати, даже не думайте меня дурить, деньги я беру вперёд, так и знайте.

На сей раз отвечаю я:

– Да, да, деньги есть.

Он уносится на всех парах. Я оборачиваюсь к Морису:

– Мы наскребём эту тысячу франков?

Он озабоченно кивает.

– Само собой, но после этого у нас почти ничего не останется.

Я трясу сумками от радости.

– Да неважно! Как только окажемся в свободной зоне, как-нибудь заработаем, ты только представь – не наткнись мы на этого типа, с нас потребовали бы по пять тысяч и мы бы застряли тут! Жуть!

– А пока что, – обрывает он меня, – надо разнести это мясо.

Этот день оказался одним из самых радостных и познавательных в моей жизни. Мы ходили от фермы к ферме, глазея на кур и уток, плававших в тёмных, как чернила, прудах. Небо было синим и чистым, всего несколько облачков ютились где-то на горизонте.

Мы были как пьяные. Двое маленьких парижан, выросших на миазмах сточных канав, вдруг получили возможность вдохнуть полной грудью свежий деревенский воздух. И пока Морис вручал селянину вырезку, антрекот или стейк, наводившие на мысль о том, что дела на здешнем чёрном рынке идут отнюдь не плохо, я шёл поглядеть на кроликов, сидевших в крольчатнике. Пока крестьянки искали сдачу, я играл с поросятами или щенками, лежавшими на подстилках из гниющей соломы. А ещё там были лошади. Не очень много, так как большую часть забрали на фронт, но одна-две животины всё же оставались. Это были старые коренастые коняги типа першеронов; они стояли неподвижно и обнюхивали свои пустые кормушки в поисках корма. Я входил в стойла и чесал их между глаз, а они помахивали длинными спутанными хвостами, в которых видны были соломинки. Потом мы шли по новому адресу… Старикан, живший в домишке у церкви, настоял на том, чтобы мы зашли к нему, в большую комнату с низким потолком и закопчёнными балками. Над камином висела фотография, где он был снят в солдатской форме другой войны – защитный плащ с капюшоном, обмотки на ногах и противогаз. Он показал нам своих утят, целую вереницу пищавших жёлтых малышей, ещё нетвёрдо державшихся на своих лапках, когда они шли гуськом… Я был заворожён всем этим.

Корзинка почти опустела. Монеты звенели в кармане Мориса – люди удивлялись, что заказ принёс не всегдашний паренёк по имени Раймон, но всё же давали нам на чай.

После того, как мы отдали полевому сторожу его плохонькие куски, нам оставалось доставить всего один заказ – половинку бараньей ноги для школьного учителя. Его дом стоял в некотором отдалении, за небольшой рощицей.

По пути мы болтали о том о сём. Я начинал ощущать тяжесть в ногах, но мы не сбавляли шага. Когда мы дошли до первых деревьев, раздался свист:

– Псст…

Сердце у меня ушло в пятки, а Морис застыл как вкопанный.

Нас звал к себе знаками какой-то человек, стоявший за одним из стволов; видя, что мы в ужасе застыли на дороге, он улыбнулся, перелез через небольшую насыпь и направился к нам. По его одежде и лицу я понял, что он не местный, а такой же беженец, как и мы. Затравленный взгляд, нервная жестикуляция – всё в нём выдавало кандидата на переход в свободную зону.

Это был приземистый мужчина с телом боксёра и залысинами на лбу. Какое-то мгновение он глядел на нас.

– Прошу прощения, вы местные?

– Нет.

Он сглотнул и обшарил нас глазами, словно силясь что-то прочесть на наших лицах.

– Вы евреи?

Морис перекладывает корзинку в другую руку.

– Нет.

У незнакомца судорожно сжимаются желваки.

– А я да. Там в лесу ждут мои жена и тёща. Мы хотим