Алиса, разумеется, знала все про свою тезку, ту, что попала в Страну чудес, и строки из стихотворения Льюиса Кэрролла были ей знакомы.

— Твою мать! — выругалась она, не заметив появления на кухне мадам Гролье, маявшейся в ожидании, когда гостья наконец куда-нибудь уберется и она сможет «прибрать весь этот бардак».

Алиса встала и, не отрывая от уха телефонной трубки, вышла в коридор.

— Интересно, а подпись там стояла?

— Нет, — просветила ее Аньес.

— А когда оставлена запись?

— Позавчера.

— Ну, не знаю. Наверное, неизвестный поклонник.

Она не собиралась посвящать Аньес во все тонкости дела, во всяком случае не сейчас. Спросив, что новенького в музее и как там ее группа, временно взятая на попечение Аньес, она поблагодарила подругу: «Спасибо, сочтемся» — и повесила трубку.

Поднявшись одеться, она решила позвонить домой. Ответила Ирис, раздраженная, как все последние месяцы, — Шарль именовал это ее состояние «выпендром». Недовольным голосом она пробурчала, что ее разбудили ни свет ни заря, что — нет, она не помнит, какой сегодня день, и понятия не имеет, что будет делать, и вообще что за спешка и чего все к ней пристали. В ее интонациях проскальзывали то капризные нотки а-ля Одри Хепберн, то жеманные а-ля Мэрилин, то нарочито равнодушные а-ля популярная исполнительница Анна Карина, известная песенкой «А я не знаю, что почем, а я здесь вовсе ни при чем». Тоже мне, затеяли цирк из-за «паршивых похорон» какой-то «паршивой бабки», которую она видела три раза в жизни. Полусумасшедшая старуха отбросила коньки в вонючей богадельне, ну и хрен с ней, а я-то сюда каким боком? В глубине души Алису даже радовало, что ее дети не питают никаких эмоций к деду с бабкой. «Не будут чувствовать себя несчастными, значит, освободятся от проклятия», — объясняла она Венсану.

— Позови папу, — попросила она, понимая, что от зацикленной на себе дочери-подростка толку не добьется.

— Алло!

Голос Венсана показался ей далеким и почти забытым. Только сейчас до нее дошло, что целых две недели они не виделись. Они вежливо поговорили о делах. Венсан был в отличном настроении: «Намечается интересненький репортаж». Ну что ж, так тому и быть. Похороны для него — слишком мелко. Он еще пытался бормотать слова утешения, а она уже чуть ли не явственно слышала, как у него в кармане нетерпеливо вибрирует мобильник, предвещая поездку в Бирму или Латинскую Америку.

Вскоре Алиса уже шагала по улице. Мадам Гролье практически выставила ее вон. Холод стоял собачий, хотя солнце светило вовсю. Она решила зайти за Клотильдой в агентство и свернула на торговую улицу — сплошные гирлянды и льющаяся отовсюду приторная музычка на тему «Jingle Bells». Навстречу ей попадались прохожие, глядевшие на нее как на чужую. Все правильно, она ведь отказалась от борьбы здесь, на месте, и выбрала нейтралитет и полную ясность во всем. Между тем она надела сегодня — редкий случай! — бросавшееся в глаза ярко-красное пальто, которое они покупали вместе с Венсаном, пальто, способное составить конкуренцию сверкающей елке в витрине колбасной лавки. Она вспомнила про стихотворение в книге отзывов и подумала, что надо рассказать о нем Пикассо. Он не подавал признаков жизни, но за него Алиса не боялась — полицейский не потеряется. И ее найдет, где бы она ни находилась. Это даже хорошо, что у нее есть для него новости. Она не была уверена, что он до конца ей поверил. С угла улицы виднелся издалека фасад их старого дома. Ее приподнятость как рукой сняло. Она повернула голову в другую сторону и, преодолевая дрожь, ускорила шаг. Изо рта у прохожих вырывались густые облака пара — маленькая личная тучка, которую каждый нес с собой. Какой-то мужчина поздоровался с ней, и она улыбнулась в ответ, хотя и не узнала его. Громкоговорители, развешанные на каждом углу, как в кино про фашистов, теперь разливались новой мелодией — «White Christmas». Чтобы перейти улицу, Алисе пришлось долго стоять и ждать, настолько плотным потоком шли машины. «В деревне, — объясняла она сыну и дочери, — люди пользуются машиной по поводу и без повода, чтобы проехать двадцать метров, и оставляют ее перед булочной с включенным мотором и с детьми в салоне». Перед книжным магазином она столкнулась с местным дурачком по прозвищу Баби — штаны на эластичных подтяжках, заботливо подтянутые повыше, скорее всего, матерью, квадратные очки на близоруких глазах, гнилые зубы. Каким-то чудом, вопреки модному поветрию, ему удалось избежать репутации серийного убийцы, и никто его не боялся. Он был свой, безобидный псих. Все жители поселка так или иначе проявляли о нем заботу, приглядывали за ним, когда он куда-нибудь ехал на велосипеде, громко разговаривая с одному ему видимым собеседником. Он совершенно не постарел, мелькнуло у Алисы. Пожалуй, это было еще одно чудо, совершенно необъяснимое. Наверное, пользуется какой-то особой защитой, на которую прочие не имеют права. Пройдя еще немного вперед, она остановилась перед фотомагазином. В витрине красовались новобрачные — черно-белые, цветные, в технике сепии или нарочито размытые, молодые и не очень, на лужайке городского сада или на берегу Луары, кому что больше нравится. Немножко беременные женщины в радужных, легко возгораемых платьях однодневных принцесс улыбались не таким уж уродливым мужчинам — как ни крути, а им ведь удалось их соблазнить. Алиса вспомнила, что раньше завидовала нормальным людям, которые с расстояния прожитых лет стали казаться странными и плохо различимыми. Ах, как же сестры Кантор мечтали о салфеточках и вазочках опалового стекла, чистеньких кухоньках и нормальных, как у подружек по школе, отцах, нормально разговаривавших со своими разумными женами. В левом углу витрины ее внимание привлекла фотография парочки: жених смотрел в объектив невидящим взглядом — заставили ради парадного снимка снять и сунуть в карман очки; невеста поражала сложной укладкой, над которой, надо думать, долго билась особенно креативная парикмахерша. Рядом другая невеста, с лицом, повернутым в три четверти, глядела вдаль, а вовсе не на новоиспеченного мужа, держащего ее за руку. «Оправдает ли он мои ожидания?» — спрашивал у прохожих ее требовательный взгляд. Стоя на углу продуваемой ледяным ветром улицы, Алиса как загипнотизированная рассматривала женщин с обнаженными плечами, на высоченных, как у куклы Барби, каблуках и, казалось, слышала команды фотографа: «Возьмитесь за руки», «Месье, смотрите на мадам», «Осторожно, не наступите на фату», «Улыбка, снимаю». Некоторые снимки были выполнены в размытой художественной манере и производили тревожное, сумеречное впечатление. Расстроенная, Алиса двинулась дальше, миновала бакалею Бине, булочную Пулена, бывшую Клаво (восхитительный запах горячего хлеба остался прежним), и поняла, что волнуется, как волновалась всегда, когда попадала в этот квартал. Она замедлила шаг, приказав себе расслабиться, и голова, как обычно, повиновалась телу. Алиса больше всего на свете ценила спокойствие, возведя его едва ли не в жизненный принцип. В этом строго поддерживаемом состоянии она и вошла в агентство недвижимости, скромно украшенное маленькой деревянной елочкой, словно сошедшей со страниц каталога шведской мебели. Девушка, сидевшая за компьютером, подняла ей навстречу голову от клавиатуры: