Иными словами, узкая заинтересованность обсессивно-компульсивного человека в технических деталях и индикаторах не дает ему возможности увидеть истинные пропорции вещей и ощутить настоящую фактуру мира и потому позволяет ему с легкостью удовлетвориться и с готовностью усомниться. Но, имея в виду, что и догма, и сомнения основаны на обсессивно-компульсивной потере убежденности, следует добавить, что в наиболее выраженных формах догма и сомнение также создают дополнительные гарантии против появления убежденности. То есть эта точка зрения предполагает дополнительное динамическое родство. И догма, и сомнения могут стать защитой от спонтанной убежденности.

Я хотел бы упомянуть о еще одном симптоматическом выражении этого способа мышления и потери чувства истины — об огромном интересе компульсивного человека к ритуалам. Ритуальное поведение прекрасно соотносится с описанием обсессивно-компульсивной активности как механистической, требующей усилий, как бы подчиненной служению внешнему указанию. Ритуальный интерес зависит от узко сфокусированного, индикаторного стиля познания и неразвитого чувства ощутимой реальности. Ритуальное действие как таковое кажется крайне абсурдным человеку с развитым чувством реальности и заинтересованностью в истине, вне зависимости от символической глубины его содержания. Обсессивно-компульсивный человек заметил бы, какие динамические силы мотивируют его поведение, если бы у него было развито чувство реальности. Но, в большей или меньшей степени, он везде видит индикаторы или технические знаки; его жизнь проходит, главным образом, в страхе перед этими знаками и индикаторами. Следовательно, разрыв между симптоматическим ритуальным поведением и явно неритуальным обсессивно-компульсивным поведением не так велик, как казалось вначале. Не поняв общей формы мышления и восприятия, нельзя понять ритуальный интерес обсессивно-компульсивного человека, у которого динамические последствия выражаются по-другому.

Параноидный стиль гораздо более патологичен по сравнению с любым другим стилем, рассматриваемым в этой книге. Это единственный стиль, включающий в себя психотическую потерю реальности. Нормальная деятельность чрезвычайно искажается и в других аспектах. Однако было бы ошибочным считать, что все параноидные состояния являются психотическими или близки к ним. Как правило, параноидные модели деятельности, мышления, типы аффективного восприятия и даже специфические ментальные операции (например, проекция) проявляются в разной степени, и на них влияют многие тенденции и факторы. Отбросив степень заболевания, параноидных людей можно приблизительно разделить на две категории: личности скрытные, зажатые, боязливо-подозрительные и личности ригидно-надменные, агрессивно-подозрительные, с манией величия. Конечно, это две разновидности одного и того же стиля, и четкого разграничения между ними провести нельзя. И в той, и в другой категории можно найти людей с разной степенью заболевания: от откровенных галлюцинаций до весьма умеренных искажений характера.

В мою задачу не входит обсуждение всех видов особых параноидных проявлений, поэтому даже самые общие аспекты стиля, например манию величия, я буду описывать весьма кратко. Я также не стану обсуждать разные психиатрические особенности, более или менее присущие содержанию параноидно-шизофренических галлюцинаций. В этой главе мы рассмотрим параноидное состояние, часто называемое «параноидным характером». В сущности, это не душевнобольные люди, хотя некоторые их черты граничат с психозом и параноидная подозрительность распространяется на разные области жизни. Я, главным образом, имел дело с такими людьми, а не с параноидными шизофрениками, и в любом случае некоторые аспекты стиля распознать существенно легче при отсутствии шизофренических осложнений. Однако я считаю, что общие заключения относительно этого стиля применимы как к людям, находящимся в состоянии психоза, так и к тем из них, кто не пересек этой границы.

Когда мы называем кого-то подозрительным, то обычно имеем в виду, что у него есть определенные идеи, ожидания, необоснованные страхи, например постоянное ожидание, что его обманут. Другими словами, обычно мы имеем в виду то, что он думает, содержание его мышления, или, на техническом языке, содержание его проекции. Но «подозрительность», особенно не случайная, а хроническая и привычная, относится и к способу мышления и познания. Она требует определенных общих моделей мышления и внимания, формальные качества которых можно описать независимо от их содержания. Например, очевидно, что подозрительное мышление в некоторых аспектах нереалистично. Однако можно заметить, что, хотя подозрительное мышление временами нереалистично, в другое время оно становится весьма точным. Я упомянул это лишь для того, чтобы предположить, что формальный анализ такого материала может выявить интересные факты о параноидном познании и параноидной деятельности в целом.

Формальный анализ помогает по-новому взглянуть и на другой аспект. Если мы рассматриваем подозрительность как черту или отношение, то мы будем склонны рассматривать ее динамически, в качестве последствия определенного аффективного состояния. Формальный же взгляд на подозрительность выявляет, что она включает в себя стабильные когнитивные модели, а отсюда следует, что подозрительность начинается с психологического облика и когнитивного развития параноидной личности, и поэтому ее нельзя объяснить только одним аффективным состоянием. Но эту проблему я не собираюсь разбирать подробно.

Прежде всего я хотел бы рассмотреть формальную черту подозрительного мышления, которая считается фундаментальной. Подозрительное мышление крайне ригидно. Объясню, что имеется в виду.

У подозрительного человека всегда на уме что-то есть. Он смотрит на мир с устойчивым предубеждением, постоянно занимаясь поисками подтверждений своим подозрениям. Уговорить его отбросить подозрения или основанный на них план просто невозможно. Наоборот, он не только не согласится с рациональными аргументами, но и найдет в них нечто подтверждающее его точку зрения. Любой, кто пытается повлиять на подозрительного человека, если у него не хватает ума вовремя прекратить свои попытки, неизбежно сам становится объектом подозрений.

Рассмотрим следующий пример. Молодой параноидный пациент разговаривает с другом в психиатрической больнице. Пациент планировал переехать в другой город, но после некоторой задержки был уведомлен доктором Р., что там нет подходящих условий. Однако из-за задержки пациент уже стал подозревать, что доктор просто не хочет допустить осуществления его плана.