Привет могучему! И вот следил я за полетом звезды твоей, великий и мудрый, и узрел судьбу твою и устремился предупредить тебя. Внимай голосу моему: сегодня жена твоя, верная Таир, изменит тебе.

Царь. Уже готово.

Волхв. Изменит тебе девятый раз.

Царь. Одиннадцать уже есть.

Волхв (дергает за ухо негритенка). Ты чего же путаешь, постреленок! Отдавай назад мое яблоко.

Царь. О, я несчастный! Гумбаба!

Писец (сидя у ног царя). Держу резец в послушной руке!

Царь. Пиши, Гумбаба! Пиши и немедленно обожги кирпич – пусть потомство знает о страданиях великого Назир-Габала. Вот завтра чуть свет пришлет Урхам – царь Халдейский своих гонцов за данью, за десятью талантами. И, если я не заплачу ему, то этот самый Урхам способен будет на всякое урхамство. Он прямо будет бить меня по морде… (спохватившись, Гумбабе). Гумбаба!

Писец. Держу резец.

Царь. Про морду не пиши; про морду не надо. Вместо «морда» напиши просто «величественная внешность». И «бить» тоже не надо. Напиши так: «почтительно прикоснется к моей величественной внешности». (Опускает голову. Вздыхает). Гм!.. Почтительно прикоснется!.. Несчастный я! Мудрый и несчастный!.. Волхв! Помоги мне!

Волхв. Дозволь взглянуть на звезды, о великий, и я все предреку тебе.

Царь. Предрекать тут нечего. Тут нужно просто раздобыть пять талантов и баста. Прочти какое-нибудь заклинание, попроси богов.

Волхв (подумав). Я могу прочесть хорошее заклинание! Чудесное заклинание к богу грозы Рамману. Это сейчас же вызовет сильный гром и молнию.

Царь. Ну?

Волхв. Ну и мы все очень перепугаемся.

Царь. Вот болван! Мне и без того тошно, а он еще пугать будет. Ты лучшие попроси богов, чтобы они дали мне пять талантов. Скажи, что отдам при первой же возможности.

Волхв. Н-нет. Из этого ничего не выйдет. Взаймы боги не дадут.

Царь. Хоть бы ломбарды были, так я бы заложил свои браслетки. Трудно жить древнему человеку. Ну, придумай что-нибудь.

Волхв (напряженно думает. Радостно). Придумал! Вот и придумал!

Царь (оживляясь). Ну?

Волхв. Я могу прочесть заклинание богине Иштар и могу вызвать огромную змею Тиамат.

Царь. Ну и что же?

Волхв. Ну, и змея эта всех нас покусает. А кроме того, уж извини, я больше ничего не могу!

Царь. И к чему только я тебя, дармоеда, держу при своем дворе – сам не понимаю. Жалованье тебе плачу, отсыпное горячее…

Волхв. Да, платишь, нечего сказать. Я жалованья-то у тебя с прошлого Рождества не нюхивал.

Царь. Как с Рождества? Что ты болтаешь? Рождество-то еще через десять тысяч лет будет.

Все (показывают на волхва пальцами, хохочут и дразнят его). Заврался! Заврался! Заврался!

Волхв. Тише вы! Разрази вас Ашур двурогий! (сердито садится трона).

Царь. Гумбаба!

Писец. Держу резец в послушной руке.

Царь. Пиши: «казнив недостойную жену свою, загрустил славный и мудрый и произнес великие слова… великие слова» (меняя тон). Выпить бы теперь как следует, чтобы в голове затрещало. Виночерпий! Вина! Гумбаба!

Писец. Держу резец.

Царь. На чем мы остановились?

Писец. и произнес великие слова «выпить бы теперь как следует, чтобы в голове затре…»

Царь (толкает писца ногой). Опять ты мне кирпич испортил! Начинай сначала.

(Вбегает Аторага, отводит в сторону Волхва, умоляюще шепчет ему что-то и передает два браслета. Волхв утвердительно кивает головой и, пристегнув браслет к бороде, снова садится на свое место).

Царь. О, я несчастный, несчастный! Где возьму я пять талантов?

Красивый раб. О, и я несчастный! Мне ведь тоже нужно достать к вечеру пять талантов!

Царь. Молчи, собака. Как смеешь ты иметь одинаковое горе со мною!

Красивый раб. Отпусти меня и сходство наших положений перестанет оскорблять твое достоинство.

Царь (волхву). Что я вижу? Зачем нацепил ты себе на бороду запястья моей жены, царицы Таир?

Волхв (смущенно). Я… я… давно уже получил их от нее за мои молитвы о твоем здравии, о солнце Элама!

Царь. Что-то подозрительное! (Виночерпий подает ему чашу с вином. Царь пробует, морщится). Виночерпий, виночерпий! Где ты черпал эту мерзость?

Виночерпий. Я черпнул немножечко в лавочке у сирийского купца Эль Гарра, потому что твои погреба пусты уже два дня – о, великий покровитель земли и неба.

Царь (пробует вино). Вот мерзость! Какой-то тип мадеры! Раб дерзкий! (толкает раба в грудь обратной стороной копья). Как смеешь ты подавать эту кислятину господину своему? (Пьет, вздыхает). Плохи мои делишки! Пусть называют меня грозным, как бог Рамман, и прекрасным, как Шамаш и рогатым, как Ашур, все равно я бедный маленький царек и нет у меня ничего, кроме долгов и очень длинного имени: Назир-Габал-Ассур-Ил-Бил-Укинни… и так далее. Когда у меня будет больше времени и меньше забот, я вам скажу его до конца. Эх, если бы мои владения были так же длинны, как мое имя!

Волхв. Не предавайся грусти, могущественнейший! Я вижу по звездам, что тебе надлежит развлечься.

Царь. И все-то ты врешь. Какие же теперь звезды среди бела дня.

Волхв. На то я и гадатель, чтобы видеть то, что сокрыто от других.

(Вбегает Аторага и, склонившись перед царем, говорит).

Аторага. Только что прибыла на белом верблюде прекрасная танцовщица из далекой страны Урарту. Услышав о печали твоей, она хочет утолить ее своей пляской.

Царь. Пусть войдет.

Танцовщица. Привет тебе, о солнце Элама, великий и могущественный Назир-Габал-Ассур-Ил-Бил-Укинни!

Царь (прерывая ее). Стой, стой! Довольно! Если ты хочешь назвать все мои имена, то можешь это сделать на досуге у себя дома, а мне и без того скучно.

Волхв. О, лучше замолчи, прекрасная танцовщица из страны Урарту, ибо, когда жил я при дворе Меродаха-Бала-дана, был там такой печальный случай: взял себе Меродах новую жену и жена сия, войдя вечером в опочивальню царскую, дабы показать покорность и преданность свою, обратилась к царю с приветом, назвав его полным именем. И когда договорила она имя это до конца, то увидела с ужасом, что ночь уже минула, и что царь давно ушел. И так она Меродаху за эту ночь надоела, что утром отправил он ее обратно к родителям.

Танцовщица. Так я скажу только, о Назир-Габал, то, что говорят все о тебе: ты грозен, как Рамман, прекрасен, как Шамаш и рогат, как Ашур!

Царь (самодовольно). Неужели это так заметно даже посторонним?

Танцовщица. Даже до чрезвычайности!

Царь. Ну, лестью ты со мной ничего не сделаешь. Утоли мою душу пляской, ибо душа моя тоскует. Сегодня приговорил я к смерти любимую жену мою и вот до сих пор не