Доган, Картал и Башар сидели тогда в гостевых комнатах гарема. Марты не приехала, не откликнулась на зов, и неволить ее Картал, конечно, не стал. Но когда вспоминал о ее отказе, ему делалось тошнее тошного.

Кёсем пришла к ним не одна: ее молодую воспитанницу Хадидже-хатун Картал до того в лицо не видел, но сын ее – сын султана Османа от «неправильной» наложницы – подрастал в клане Крылатых. Хадидже смотрела на всех приветливо и в то же время словно никого не видела; была расслаблена, но расслабленность эта казалась неподвижностью змеи, готовой к броску. Одним словом, достойная женщина, по всем меркам достойная.

В саду кричали птицы. Не умолкали, несмотря даже на жару. Верный знак, что кому-то неймется, – гуляет по саду, а может, и ухом прижимается к стене. Хадидже, по-прежнему спокойная и расслабленная, вышла на пару минут из комнаты, а когда возвратилась, птицы волшебным образом затихли. В ответ на вопросительный взгляд Кёсем-султан женщина поморщилась, затем едва заметно пожала плечами:

– Евнухи…

– Чьи? – Кёсем смотрела остро, требовательно.

– Наверное, Пертева-паши, – голос Хадидже казался сонным и равнодушным. – Я объяснила, что им здесь делать нечего, на некоторое время отошли.

Насмешку все присутствующие оценили по достоинству. Башар широко улыбнулась, и Кёсем одними глазами улыбнулась в ответ. Удивительная все-таки женщина! Сколько лет прошло, а у Картала при каждом взгляде на любимую перехватывало дыхание. Казалось, само время обходит Кёсем-султан стороной, отступает, чтобы полюбоваться ею, и не дышит в ее сторону.

Он снова подумал о Марты и опять ощутил себя предателем. Она все понимает, и с Кёсем они действительно как сестры, но от этого только тяжелее.

– Есть две партии, – сказала Кёсем, и Картал вернулся. – Пертев-паша и его сторонники хотят, чтобы на трон взошел Баязид. Что же до последователей Кара Давут-паши, чтоб шайтан совсем истерзал его печень, то они хотят возвести на трон малыша Сулеймана…

Братья как по команде закатили глаза. Последние слухи гласили, что Кара Давут-паша, объявленный государственным преступником и разыскиваемый за убийство султана Османа, скрывается в покоях своей жены, дочери Халиме-султан.

Убийство султана не стало для Кара Давут-паши волшебным ковром-самолетом, уносящим его к вершинам власти. Да, он остался визирем после повторного возведения на трон Мустафы, но если ты свинья, то валяться тебе в грязи, а не парить в облаках подобно горному орлу. Против Кара Давут-паши выступили совместно янычары и улемы, да и знать глухо роптала, наверняка втихомолку снабжая заговорщиков полновесными акче. Оно и понятно: простить низложение султана, решившего возвеличить и возвысить истинно османские роды́, многие не смогли, пускай другие и протестовали против этого, – все зависело от того, насколько приближен к Осману был тот или иной клан. Улемы же так и вовсе возмутились тому, как обошлись с Акиле-хатун, а на самом деле тому, что от власти вновь решительно отодвинули их представителя, отца Акиле, шейх-уль-ислама Хаджизаде Мехмеда Эсад-эфенди. Казалось бы, вот он, расцвет улемов, так нет же… Так или иначе, но лишь месяц удалось Кара Давут-паше наслаждаться вожделенной властью, а затем начался очередной бунт. Абаза Ахмед-паша, смещенный бейлербей Эрзурума, сумевший примирить и объединить под своей рукой мятежных янычар и сипахов, требовал головы старинного соперника в отместку за убийство султана.

Ах, Халиме-султан, Халиме-султан, в какую же сложную ситуацию ты попала! С одной стороны, с твоей помощью, о султанская мать, род Абазы Ахмед-паши, соплеменники твои, появились в Истанбуле и начали свое восхождение, а с другой – зять любимой дочери… И кого ни предашь – все едино, не избежать тебе осуждения и огласки, султанская мать!

Пока что Халиме-султан бросилась в ноги Кёсем-султан, и та уговорила султана Мустафу сместить Кара Давут-пашу с поста великого визиря, сохранив ему жизнь и не заключив в какое-нибудь мрачное узилище. Но все понимали: этим дело не ограничится. Абаза Ахмед-паша не успокоится, не заполучив голову старинного врага своего. И нет у Халиме-султан способа оградить зятя от этой мести. Могла бы помочь Кёсем-султан, но… не хотела. Убийство Османа она Кара Давут-паше простила, но сам способ этого убийства… Способ этот, когда она узнала о нем, навсегда отвратил сердце Кёсем-султан от Кара Давут-паши.

Было и другое. У Кёсем-султан хватало собственного беспокойства, и беспокойство это напрямую связано было с ее собственными детьми.

Сулейман и Баязид… Совсем еще дети, а их уже планируют использовать в чужих интригах! Мурад, старший, казался заговорщикам уже слишком взрослым и сформированным. И то сказать, шахзаде Мурад с самого детства показывал нрав крутой и независимый. То ли еще будет, когда этот мальчишка станет султаном! Нет уж, лучше завладеть каким-нибудь ребенком, сформировать регентский совет и не пускать новоявленного султана никуда дальше клетки-кафеса…

– А какого-нибудь еще не рожденного младенца они на трон возвести не хотят? – фыркнула Башар, явно подумавшая о том же самом.

– Может, и хотят, – отвечала на то Кёсем. – Слово «власть» слишком для многих звучит слаще халвы и фиников. Главное в этом деле, что младших детей моих в любом случае поберегут пока, не станут охотиться за их головами. Что же до Мурада…

Помолчали. Всем было ясно, почему султана Османа убили не сразу, почему Кара Давут-паша, по сути, действовал на свой страх и риск, за что и расплачивался теперь.

Не может быть неба без солнца, не может Блистательная Порта существовать без султана, без плоти от плоти и крови от крови первого из Османов. И, возвращая на трон султана Мустафу, заговорщики учитывали, что детей у этого султана нет, а появятся они или нет, еще у Аллаха на коленях. Скорее всего, так и остаться Мустафе бездетным. Да еще и неясно, какими родятся эти дети, буде они родятся, – вдруг тоже безумными? Акиле-хатун то ли родит мальчика, то ли нет, а султан про запас все-таки нужен. Может, посидит Осман в Едикуле да и осознает, кому обязан тем, что голова его все еще на плечах держится?…

Вот только были, были тогда у Порты султаны про запас, целых четыре! Да, рождены они были ненавистной Кёсем-султан, сосредоточившей в руках своих серьезную власть, но мало ли что случится с той Кёсем-султан! Зато трое из четверых мальчиков уже вышли из младенческого возраста, когда ангел Азраил так часто является за детьми. Нежен взмах его меча, нежна улыбка, которой встречает он младенцев, да только безутешным родителям от того не легче, когда кладут они в землю маленькие бездыханные тела.

Так что неважно, что умер сын Акиле-хатун, которой никогда уже не стать Акиле-султан, – не только неважно, а и к лучшему, пожалуй. Все равно есть кому наследовать безумному султану Мустафе. А Кёсем-султан… ну, с ней можно будет попробовать договориться. Гибель одного сына своего она, в конце концов, уже пережила, а где один, там и двое.

Неужто ей самой не хочется урвать толику власти? При султане-младенце это сделать куда легче, нежели при своевольном подростке.