стал придавать обстановке индивидуальные, узнаваемые черты. Однако в доме были стол, мини-кухня, спальня. Иными словами, присутствовал необходимый комфорт, чтобы проводить здесь какое-то время. Возможно, даже жить несколько дней вдали от всего, за пределами привычной жизни. Оазис покоя с маленькой девочкой, запертой в нескольких метрах дальше. Я подумал о бесчисленных симпозиумах, научных командировках, конгрессах, выездных лекциях и конференциях, которые посещал отец. Каждый раз он возвращался измученным и не желал рассказывать о скучнейших ужинах, на которые его постоянно приглашали. Он звонил в один и тот же час, чтобы сообщить, что у него все в порядке. Я представил себе, как он звонит из автомата на ближайшей от участка автозаправке. А потом возвращается в свое тайное убежище и молча варит себе суп из пакетика.

Я распахнул окно, и с оконной рамы посыпались жирные пауки. Только тогда я заметил, как сыро в доме: по стенам расползлось столько пятен, что они напоминали географическую карту.

Спальня была вдвое меньше гостиной. Поперек односпальной кровати лежал перевернутый матрас проволочной сеткой наружу. Все для одинокой жизни. Семья побоку. Комод с выдвинутыми ящиками, пустой, как и двустворчатый платяной шкаф. В углу – маленькая настольная лампа с пластиковым абажуром, покрытым слоем налипшей грязи. В противоположном углу – стопка одеял и какой-то одежды. Ворох отсыревшего тряпья, наверняка кишащего насекомыми; из кучи выглядывали красная водолазка, какой я никогда не видел на отце, и пара пластиковых шлепанцев – ничего общего с бархатными домашними туфлями, которые он надевал дома.

Крошечный туалет, похожий на чулан: только унитаз и умывальник. Душ – в потолке, под ним, на полу, отверстие для стока воды. Я попробовал открыть кран. Трубы ответили мне странным гудением.

Очистив от мусора сад, я принялся за дом. Теперь я возил на свалку разломанную на части мебель. Приятно было бить по всей этой рухляди топором и ударами дубинки дырявить шкафу бока. Я не стал спасать даже то, что еще можно было спасти. Еще мне нравилось драить стены, отскребая с них грязь. Я решил выкрасить все, даже фасад, белой краской вместо бледно-желтой, которую когда-то выбрал мой отец. Положил плинтуса, заказал деревянные оконные рамы и ставни; покрасил их в светло-вишневый цвет, как и забор. С мастером, менявшим трубы и сантехнику, пришел помощник, плечистый угрюмый тип, похожий на гориллу, – мне было не по себе, когда он стоял у меня за спиной. Зато албанцы, которые делали ремонт на кухне и в спальне, вели себя так, словно понятия не имели о том, что здесь случилось. Как и парень, пришедший по объявлению о продаже лодки. Мое предложение отличалось предельной простотой: забирай лодку в том виде, в каком она есть, и делай с ней что хочешь. Ему было совершенно безразлично, что здесь держали в плену маленьких девочек, его заботило одно: сколько денег уйдет на ремонт лодки. Прицеп он тоже увез с собой. В конце концов нетронутым остался только контейнер.

Вопреки ожиданиям первая ночь в отремонтированном домике прошла у меня спокойно. Я спал крепким здоровым сном. Возможно, я просто тянул время; но, прежде чем войти в железный ящик, я его перекрасил. Раньше он был коричневый, как вагон для скота (благодаря чему он был незаметен со стороны дороги), а теперь стал ярко-красным. Я легко и быстро справился с этим в одиночку. Это походило на откровенное признание: внешний облик многое говорит о содержании. Многое, если не все.

Теперь меня редко видели в городке. Я приезжал, только чтобы достать из ящика почту. Взять кое-какие необходимые вещи – одежду, компьютер, инструменты и материал для миниатюрных фигурок. Соседи смотрели, как я выхожу из подъезда с коробками. Сами они, эти славные люди, украшение общества, не имели возможности последовать моему примеру: у них не было счета в банке, который позволяет при необходимости круто изменить жизнь. Не исключено, что мой отец предусмотрел и вероятность разоблачения. И заранее позаботился о моем будущем.

А потом я понял: пора.

Вскрыть контейнер оказалось нелегко. Замками слишком давно не пользовались. Пришлось повозиться, попотеть. Я пустил в ход все свои инструменты, но дверь не поддавалась, словно приваренная. Я сменил тактику. Попытался оторвать вертикальные полосы на двери, снова и снова дергал за них, рискуя получить внезапно оторвавшейся железкой по лицу. Наконец дверь приоткрылась: сквозь щель ничего нельзя было разглядеть, но я всунул туда монтировку и использовал ее как рычаг.

Контейнер открылся с устрашающим звуком, похожим на нечто среднее между ревом и предсмертным воплем. На меня пыхнуло теплом, словно из пасти уснувшего дракона.

Так бывает всегда: оказавшись наяву перед зверем, населявшим твои кошмары, испытываешь разочарование. Этот большой ящик внутри был абсолютно пуст – карабинеры обглодали его до костей. Пока шел процесс, Мартини рассказывал мне, что в этой тюрьме не было ничего пугающего. Никаких мясницких крюков, отточенных лезвий или чего-то в этом роде. Да, Лауру удерживала цепь, но она могла вставать с койки, чтобы справить нужду (здесь имелись два ведра с герметично закрывающимися крышками), выпить воды или съесть сухарик. Справа стоял небольшой стальной стеллаж, заменявший шкаф и комод. Напротив – письменный стол (отец приносил с собой книги, тетради и цветные карандаши) и лампа, свет которой просачивался через отверстие в двери. Я еще из домика сразу заметил этот белый кружок, похожий на отверстие от пули и четко выделявшийся в полумраке. Лаура не сошла с ума потому, что во время долгих перерывов между визитами тюремщика не сидела в темноте. Если только гроза не повреждала линию электропередачи – в этих случаях света приходилось ждать по нескольку дней. Полиция проверила счета за электричество. Расходовала его главным образом девочка, которая за эти годы превратилась в подростка, а потом в женщину. Раз в неделю ей доставляли батарейки для плеера. У нее скопилась большая коллекция записей с последними новинками. И все номера детского журнала сказок, выходившего дважды в месяц. Во время процесса Мартини сказал мне еще кое-что, из-за чего я вздрогнул: «Девушка утверждает, что за четырнадцать лет заключения твой отец не сказал ей ни слова».

Однажды в воскресенье мы с ним поехали на машине, просто так, покататься. Я только что получил временное водительское удостоверение и был вне себя от счастья. Мне не терпелось продемонстрировать, чему я научился на уроках вождения. Получить в подарок новенькую машину и не иметь возможности ею пользоваться – это было ужасно. Я воображал, как распахиваю левую дверцу, чтобы сесть за руль, а отец впервые занимает место