Их же тут всех в море унесет, Дилл, сказал он, если мы не посадим хоть пару деревьев.

Прораб Мерфи как будто принял это на свой счет. Его лицо потемнело; он угрюмо разглядывал свои ботинки «Катерпиллер».

Это запад Ирландии, сказал он. Тут, сука, существует некая тенденция к ветру.

⁂

Он гулял с Дилли по площади в Берхэвене. В доке купил палтуса и несколько гребешков-квини, пригоршню серпника. Пообещал дочке: больше никакой скумбрии. Она разулыбалась.

Пойдем что-нибудь выпьем, Дилл? Поищем маму.

Дома его ждала доза, но оставался еще час. Можно и смешать. Паб поутру был забит до отказа. Чего удивляться, что страна скатилась туда, куда скатилась. Ранее в порт заполз траулер, забитый осьминогами. Команда заливала зенки в баре «Уэст-Энд». Жрали ящиками «Корону», наливались «Ред Буллом» с водкой, ходили на бровях – при этом неловко падая от морской болезни. Страстной четверг. Последний год столетия. Морис усадил Дилли на высокий стул и налил ей оранжевую водицу со льдом.

Мама сожрет меня за эту фанту, сказал он.

Пара выкинутых на берег испанцев, уныло попивавших из бутылок с длинным горлышком, превращала «Уэст-Энд» в мрачную cervecería[19]. Наверно, галисийцы. У них там все очень по-ирландски. Меланхолия и все прочее. Рыжие. Последний раз, когда Мориса туда занесло, он чуть не отправился топиться в Бискайский залив. В это время года в Берхэвене часто стояла испанская атмосфера.

Перед глазами выросла барменша с блестящим пирсингом на губе и наклонилась через стойку к Морису.

Как у вас там наверху? спросила она.

Высший класс, ответил он.

Он почувствовал укол влечения, но это пройдет. Синтия пришла незаметно, как слух. Ее глаза потеплели от дозы. Она поцеловала дочку в макушку, но была встречена угрюмым удивлением. Они жили на отшибе от остальных. Уже появились вопросы: это вы, что ли, там дома строите? и что, прям одобрили?

С нашим местом что-то не так? спросила Синтия.

В смысле?

Что не так с нашей гребаной стройкой, Морис?

Там ветрено. Это же полуостров.

Испанцы нахохлились с религиозным видом. Словно призывали Младенца. Ловцы осьминогов галдели и мерзели. Эротически хватали друг друга. Дергали за резинки трусов. За жалюзи виднелась тонкая горизонталь городской площади. Подъехал чей-то парадный внедорожник и изрыгнул жирных детишек. Вот такие мелкие спиногрызы и сожрали страну заживо. Рядом с Морисом втиснулся старик, пропахший полями и чистящим средством.

Только русские, сказал он.

Не понял?

Только сраные русские опускаются ниже нас, когда разживаются деньгами, сказал он.

Освещение в пабе было коричневато-золотым и всепрощающим. Синтия в нем выглядела мило, а ребенок – великолепно.

Кости теперь так ноют, сказал старик, что я уже мажусь какой-то хренью для лошадей. Как у вас там дела с местом на холмах?

Не жалуемся, сказала Синтия.

Пока только начало, сказал Морис.

Сколько домов?

Еще думаем, сказала Синтия.

Будем держать вас в курсе, сказал Морис.

Зависимость пустила корни. Скоро Морису потребуется облегчить боль дня. Он установил себе точный график. Он ширнется в задней спальне в час или в десять минут второго. Синтия уже раскумарилась. Они договорились о расписании и подогнали его под ребенка.

⁂

Они сняли дом без меблировки в складке гор Каха. Смотрели, как по лунному ландшафту полуострова движется ночь. Дилли ворочалась горячим комочком в задней комнате и невразумительно бормотала сквозь сон. Синтия и Морис сидели на креслах у голой каминной решетки. Воздух сегодня был неподвижен, прохладен. Они пили испанское вино и курили чарас[20]. До утра никакого героина. Есть такая штука – дисциплина. Она снова допытывалась о стройке, и он наконец сознался.

В народе ходит какая-то шняга, сказал Морис, насчет того, что там стоит форт фейри.

Она взболтнула в бокале чернильную риоху. Они улыбнулись друг другу.

Помнишь такой типа курган в дальнем конце? спросил он.

Помню, ага, сказала она.

Круглый пригорок, повсюду заросли боярышника – когда там играла их дочка, у нее всегда был вид не от мира сего.

А ты об этом помалкивал.

Ну это же хрень, Синтия.

Это Мерфи рассказывает?

Он говорит, некоторые его ребята отказываются там работать. По крайней мере, каменщики.

И когда ты собирался мне рассказать?

Да это ж чушь.

Люди отказываются строить дома на участке, за который мы выложили четыреста восемьдесят пять тысяч фунтов, потому что думают, будто там форт фейри. И тебе казалось, говорить тут не о чем?

Форт фейри – это громко сказано, сказал Морис. Просто типичные здешние суеверия. О местах. Вот и этот курган на дальнем конце. Оказывается, у него есть все характеристики форта фейри.

И с каких это гребаных пор, Морис, ты в курсе характеристик форта фейри?

Есть такая штука – интернет называется, блин, сказал он.

Проверка показала, что Дилли спит крепко. Они включили интернет – модем придушенно попищал и наконец подсоединился. Они пили риоху и изучали картинки с фортами фейри.

Это вроде бы отдаленно…

Это ровно то, за что мы отвалили пятьсот штук.

Четыреста восемьдесят пять, сказал он.

Нехорошо раскапывать апокрифы. У строителей, которые всего лишь расчищали кусты на таких стройплощадках, бывали внезапные инфаркты, злокачественные опухоли. Из-за этого меняли планы прокладки шоссе.

Они принялись за виски. Цена действительно показалась щедрой – за вид на гавань и горы относительно площади участка. Они раскурили от камина пару косяков, стали пить вискарь и обсуждать то, что прочитали; говорили о ратах, фортах и лиозаннах[21]. Эти странные слова они вспоминали со странным очарованием.

⁂

Теперь их захватила мысль, что на них навели порчу. От этой мысли они защищались героином. Все отмеренные дозы, благодаря которым прежние привычки казались образцами благородной умеренности, пошли на фиг. Теперь они гасились неистово. И повсюду вдруг проявилась аура порчи. Гудела вокруг, как нервная деревня. Скалистые холмы рассказывали слухи о порче. Ветер взвевал слухи поземкой у ног. Порча, порча – мысль лелеяла себя, жирела, созревала. Борясь с мыслью о порче, они стали принимать героин в мозговыносящих количествах. Бухали «Пауэрс», «Джон Джеймисон» – завтракали бутылкой и закусывали с зеркала. Ребенка с тем же успехом могли воспитывать кошки, которые лениво грелись на апрельском солнце, с неохотой перебиравшимся через крыши Берхэвена. Стройка была катастрофой с самого начала. Парень из Снима – поперек себя шире – сломал ногу в первый же день работ. Сплетни о несчастном случае пронеслись по базарным бабам Берхэвена, как гребаный пожар. А на стройплощадке, продуваемой всеми ветрами, тем утром царили фатализм, раздрай и мрачная интроспекция. Второй день – какой-то гребаный полудурок с перфоратором чуть не отхерачил себе женилку. Пятый день – у тридцатидвухлетнего мужика с Гленгарриффа случился удар, пока тот замешивал песок со щебнем. Прораб Мерфи уже с трудом удерживал людей на работе, впал в депрессию и долгими вечерами бухал в баре «Уэст-Энд». Морис по утрам вторника ездил в Корк встречать первый дублинский поезд, поставлявший их недельный запас героина. На десятое утро стройки – в пятницу – они поняли, что недельный запас нехило разбодяжили, и, когда из Испании позвонил Чарли Редмонд и сказал, что скоростной катер с полутонной марокканского гашиша взяла Guardia Civil[22], как только он вошел в Ла-Линеа-де-ла-Консепсьон, устроили бучу. Порча, порча. Судя по всему, за катером следили еще с Сеуты, но что теперь поделаешь? Чарли Редмонд вовсю разыгрывал блаженную беспечность, для которой Морис Хирн был ни разу не в настроении. Рыть землю под фундамент в каменистых холмах над Берхэвеном оказалось дьявольским трудом. Скалы опасно кричали и ныли, когда их сверлили. Плакали дети скал. Мы наследили там, где не имеем на это права. Мы за это ответим. Порча, порча. Морис стал задаваться вопросом, не запала ли Синтия на прораба Мерфи – красивого плечистого неотесанного ублюдка, но с нежными чертами для дамочек – а черная депрессия, возможно, только придавала ему поэтический вид. Морис в одиночестве ездил вокруг площадки, смотрел на стройку и скорбно мастурбировал на мысли о девчонке, которая работала в дневную в «Уэст-Энде». Они с Синтией замешали бодяжный героин с кокаином, сделали спидболы, ширнулись и потрахались, а потом посрались. Порча, порча. Мимо стройплощадки ежедневно проезжали гарды[23] с заинтересованными улыбочками. На первое утро третьей недели, когда траншея фундамента подобралась к кургану фейри, начал обильно плеваться кровью очередной рабочий, и с тех пор его не видели. Теперь половина строителей на площадке была из испанских рыбаков, которых высадили с траулеров, – совершенно бесполезных, обессиленных погодой. Наступил мокрый апрель, и от морской сырости стало очень холодно, и Морис Хирн начал слышать в ночи древние голоса. Но Морис с Синтией уперлись рогом. Есть такая штука – твердолобость. На холме таки стали пробиваться дома – полумесяц из девяти корпусов под названием Ard na Croí[24]. В нескольких милях от побережья задержали груз кокаина на два миллиона фунтов, и Мориса вызвали на допрос. Это был вечер среды. Скоро стало очевидно, что он ничего не знает. Когда он выходил из участка, следак сказал: не заспись завтра, Мосс, вставай пораньше и лови свой дублинский поезд. Морису снова захотелось уехать, но теперь он тут врос. Долбаная Ирландия. Ее скалящиеся черти. Ее говорящие скалы. Ее проклятые поля. Ее память моря. Ее дикость и раздоры. Ее неотвязчивая меланхолия. И как все это смыкается вокруг тебя.