Женька наконец смог изложить всю историю с начала и до конца. Ребята очень серьезно выслушали.

— Ну точно, бандит! — забыв о своих подозрениях, воскликнул Пашков.

— А голубятня для него просто хобби, — откликнулась Школьникова.

— Для разрядки после кровавых дел, — подхватил мрачным голосом Темыч. — Между прочим, такое часто бывает.

— Вот уж не думал, что какой-то раненый голубь приведет нас к новому расследованию, — задумчиво произнес Олег.

— Не какой-то, а очень крутой и породистый, — обиделась за свою находку Моя Длина.

— А породистые голуби, между прочим, стоят немалых денег, — немедленно пустился в экономический экскурс Темыч.

— Ну да, — нараспев проговорила Катя. — Дяденька сперва кого-нибудь прибьет, денег за это много получит. А потом сразу приобретает породистых голубей. Так сказать, для души.

Остальные усмехнулись.

— Кстати, — вдруг посерьезнел Олег. — Настоящие коллекционеры еще и не на такое способны. Поэтому…

— Не знаю уж, какой он коллекционер, — перебил Женька. — Но тот парень, который у него в “шестерках”, жутко перепугался.

— Ничего удивительного, — откликнулась Моя Длина. — Если тот, второй, крупно прокололся и ошибку свою не сумеет исправить, ему придется плохо.

— Думаю, что не просто плохо, — был с ней согласен Пашков, — а вообще кранты.

— Голубятник дал ему три дня срока на исправление, — напомнил Женька.

— Значит, придется нам действовать оперативно, — принялся тщательно протирать очки платком Олег.

— Наверное, лучше всего нам сразу пойти к майору Василенко, — посоветовал Темыч.

Владимир Иванович Василенко, работавший в отделении милиции на Сретенке, часто приходил им на помощь, когда расследования достигали критических точек. Правда, по словам майора, еще неизвестно, кто кому больше помогал. Благодаря этим ребятам ему удалось задержать нескольких очень опасных преступников. Сейчас всем семерым было ясно: явись они к Владимиру Ивановичу, тот, разумеется, внимательно их выслушает. Однако пока они сами мало что знают. Не исключена возможность, что они вообще ошибаются. Поэтому Олег решительно возразил:

— К Василенко рано. Нужно еще самим как следует все разнюхать.

— Тем более, что у нас есть повод, — добавила Таня. — Зайдем вроде бы справиться о судьбе голубя.

— И клетку Мичмана надо забрать, — вмешался Пашков.

— Вот именно, — заговорщицки подмигнул друзьям Олег. — А заодно и прощупаем, что за «птица» этот голубятник.

— Рожа у него, между прочим, когда он беседовал со своим подчиненным, была совсем не голубиная, — заметил Женька.

— Орел в голубиных перьях, — фыркнула Катя.

— В общем, зайдем к нему и попытаемся как можно больше выяснить, — подвел итог Олег. — А теперь пошли.

И он первым двинулся по направлению к школе.

Однако еще до того, как ребята достигли дверей родной две тысячи первой, Пашков потянул Женьку в глубь школьного двора.

— Ты чего? — удивился долговязый мальчик.

— Разговор есть, — сурово произнес Лешка. Женька изумился еще сильней. На обычно

веселом лице Пашкова воцарилось угрюмо-мрачное выражение.

— Не советую тебе пастись в чужом огороде, — с угрозой изрек он.

— В каком еще огороде? — уставился на него Женька.

— Сам должен понимать. Не маленький, — сжал кулаки Пашков.

— Ты о чем? — растерянно спросил Женька.

— О подлых друзьях, — злобно проговорил Пашков. — Которые по ночам звонят чужим девушкам.

— Я? По ночам? Чужим? — лихорадочно соображал Женька, чьей девушке его угораздило позвонить ночью.

— Ты шлангом-то не прикидывайся, — уже трясся от ярости подбородок у Лешки. — Кто вчера Машке сообщил новость? Только ей и никому другому.

Теперь Женьке стало все ясно. Дело в том, что Пашков давно уже переживал личную драму. Он был влюблен в Мою Длину. Для нее же на свете существовал только один мужчина — их классный руководитель Андрей Станиславович. Вот уже несколько лет подряд она вела безуспешные атаки, которые повергали учителя в тихий ужас. Лешка выжидал своего часа. Он верил: настанет момент, и Машка поймет, какой мужчина на самом деле достоин ее внимания. Но если с любовью Моей Длины к классному руководителю Лешка мирился как с неизбежным злом, то Женькиным вероломством был потрясен до глубины души.

— Между прочим, у нас, у дворян, подобные оскорбления смывают кровью, — обратился он к долговязому мальчику.

По словам Лешки, выходило, что он происходит из древнего рода тех самых Пашковых, которым принадлежал знаменитый московский дом на горе, где ныне находится Российская государственная библиотека.

— Слушай, ты что, совсем? — покрутил пальцем возле виска Женька.

— А зачем к Машке клеишься? — упорствовал Пашков.

— Да не клеился я, — отвечал ему Женька. — Мне просто хоть кому-нибудь рассказать было надо. А до остальных я не дозвонился. И вообще мне твоя Машка совершенно не нравится. Я люблю худых и. спортивных.

Сказано это было совершенно искренне. Лешка, однако, к немалому изумлению Женьки, еще сильнее обиделся.

— Ты это что же хочешь сказать? — заходили желваки по лицу у Пашкова. — Машка, по-твоему, некрасивая?

— Нет, нет! Красивая! — выпалил Женька. — Только мне совершенно не нравится!

— Слушай, ребенок, — вдруг подбежала к ним Школьникова. — Сигареты есть? А то у меня кончились.

— Есть, Машка! — немедленно растянулся рот до ушей у Пашкова. Он извлек из кармана пачку «Парламента».

— Пойдем в темпе покурим, пока уроки не начались, — предложила Моя Длина.

— Пошли, — захлебнулся от счастья Лешка.

Редкие приглашения Школьниковой покурить вдвоем он воспринимал как подарок судьбы. Поэтому, кинув торжествующий взгляд на Женьку, Пашков удалился. Правда, Женька услышал, как Машка сказала:

— У нас сегодня вторым уроком Андрюша. Ты, ребенок, к истории хорошо подготовился?

Но, видимо, даже это замечание не могло омрачить Лешкиного счастья. Женька, облегченно вздохнув, поспешил вслед за ребятами в школу.

Всю компанию он застал возле кабинета химии. Вид у ребят был сосредоточенный. Все уткнулись в учебник экологии, тщетно пытаясь вызубрить заданный на дом параграф.

Время от времени кто-нибудь, оторвавшись от книги, обращался к другому:

— Ты врубаешься?

— Нет, — следовало честное признание.

Даже дотошный Темыч сказал, что «формулировки в этом учебнике совершенно невозможно выучить».