— За мной, — приказывает коротко, и мне ничего не остается, кроме как направиться следом.

У двери одной из комнат стоят пара охранников, и я тихо выдыхаю. Очень гостеприимно, ничего не скажешь. Надеюсь, этот чертов старик не перепугал ребенка. Неосознанно ускоряю шаг и, когда Егор толкает дверь, открывая ее, я уже практически бегом залетаю внутрь.

— Тим! — восклицаю я, едва вижу здорового и невредимого сына.

— Мама! — улыбается он радостно, подпрыгивая на месте. Тут же пытается встать на ножки, но не успевает, потому что я подлетаю к нему первая и хватаю на руки. Прижимаю к себе, а сама украдкой осматриваю малыша, нет ли у него синяков или чего-то подобного. От Клима что угодно можно ожидать…

— Здравствуйте, Софья Алексеевна, — приветствует меня сидящая рядом на полу няня. Играли, наверное, во что-то.

Мы обмениваемся с Татьяной Сергеевной взглядами. Она выглядит настолько обеспокоенной, что сразу все сомнения в том, что именно она доложила Климу о моей просьбе, улетучиваются. Женщина старается улыбаться, но даже на расстоянии чувствуется, как она напряжена.

— Машина уже ждет у выхода, — подгоняет Егор сухо. Будто я не знаю, что водитель никуда и не уезжал.

— Идемте, — чуть приподнимаю уголки губ и киваю Татьяне Сергеевне в сторону выхода. А сама тем временем ставлю Тимура на пол и перехватываю его ладошку покрепче, чтобы он как всегда никуда не убежал. Ничему и никому в этом доме я не доверяю, так что лучше пусть сын будет рядом.

Вниз мы спускаемся бок о бок с няней, Егор идет впереди, сзади — два широкоплечих охранника. Словно особо опасных преступников конвоируют. Не удивлюсь, если узнаю, что они еще и вооружены. С двумя женщинами и ребенком, конечно, точно надо всегда быть начеку…

Едва мы выходим на улицу, как Татьяна Сергеевна все же улучает мгновение, когда Егор уходит дальше вперед, а охрана сзади чуть отстает.

— Софья Алексеевна, клянусь, я ничего не говорила никому! — горячим шепотом произносит она, бегло оглядываясь на следующих за нами амбалов, — Я только Демиду Сергеевичу позвонила, спросила, в курсе ли он. Простите, что сразу вам не поверила и не сделала, как вы сказали.

— Не переживайте, — выдавливаю через силу улыбку, — Главное, что все обошлось, все целы. Вам угрожали?

— Ну… напрямую нет. Общались очень вежливо. Но от этого типчика до сих пор мурашки по коже, — ведет она бровью, стараясь незаметно указать на Егора.

Да уж, в этом я с ней на сто процентов согласна. Так и тянет украдкой потереть шею или живот, на котором наверняка остались синяки. Во всяком случае болит место удара до сих пор.

— А кто этот человек? Ну, хозяин этого дома. Он представился дедушкой Тимура.

— В некотором роде, — уклончиво отвечаю я и бросаю на Татьяну Сергеевну выразительный взгляд. Она замолкает, понимая меня без слов.

Егор распахивает перед нами ворота. Мне не нужно особого приглашения, чтобы уйти наконец из этого проклятого дома. Не прощаясь и даже не оглядываясь, я иду к машине. Сажаю Тиму в детское кресло на заднем сиденье, пристегиваюсь сама. Татьяна Сергеевна занимает переднее место.

— Домой? — спрашивает Семён, даже с каким-то беспокойством в голосе.

— Да.

Всю дорогу стараюсь отвлечься хоть как-то: сначала расспрашиваю Тимура о том, как прошел день, потом, когда из его ответов понимаю, что его никто не обидел и даже пальцем не трогал, мы повторяем выученные ранее стишки. Поговорить с Татьяной Сергеевной не удается, потому что ей уже час как звонили из агентства. Новые клиенты ждали. Но это и к лучшему. Не представляю, где в нашем доме можно было бы спокойно обсудить все, что произошло…

Остаток дня я провожу с Тимой, но никак не могу унять тревогу. Она разрастается внутри комом, давит на сердце и от этого чувства неприятно сосет под ложечкой. Демид не берет трубку ни до ужина, ни после. Даже в девять вечера, когда я укладываю сына спать, его нет.

— А папа де? — слегка коверкая слова, спрашивает Тимур, ворочаясь в кровати.

— Папа еще на работе. Спи, мой хороший.

Слегка взъерошиваю ладонью короткие темные волосы Тимура и улыбаюсь через силу, а у самой сердце переворачивается. Татьяна Сергеевна сказала, что позвонила Демиду, чтобы проверить, наверное, действительно ли я не хочу у него ребенка украсть. Просто перестраховывалась, чтобы участником преступления не стать, это можно понять. Но если Рокотов даже за пределами комнаты телефон оставлял, чтобы поговорить, то этот разговор точно прослушали люди Клима. Тогда неудивительно, что он так быстро обо всем узнал.

С другой стороны, Демид и сам может быть замешан в этом… Да и Татьяна Сергеевна вполне способна врать. Откуда мне знать, что не Корнеев ее заставил ко мне подмазаться, раз ни у кого из прислуги не получилось?

Никому нельзя верить, но… так хочется. Рассказать бы хоть кому-то, что я сегодня пережила, как едва не поседела, когда позвонил Клим. Да и когда мы встретились, он ничего приятного не сказал. Одно дело, если угрожают тебе — это еще не конец света. Это не так страшно, как в случае, когда угрожают твоему маленькому ребенку… И при этом никто не может помочь, никто.

Я укладываюсь рядом с мирно сопящим сыном и крепко обнимаю его. Стараюсь держаться, но слезы сами собой катятся по лицу. Плачу беззвучно, чтобы не разбудить Тимура, пока сил не остается совсем и глаза не закрываются сами собой.

Я просто хочу, чтобы все это закончилось. Просто хочу, чтобы в этом аду наступил хоть какой-нибудь просвет.

Лютый

Рабочий день с утра и до позднего вечера — это то, что для Лютого было непривычно больше всего. Он и без строгого графика всегда работал много, но никогда еще не приходилось видеться с таким огромным количеством людей всего за какой-то день. Так что к ночи любой бы чувствовал себя вымотанным. Хоть для Леси Лютый и нашел хорошую няню, все равно грызла вина. Сначала за то, что опасности ее подвергал, теперь за то, что видеться приходилось редко. Уходил он, когда дочка еще не проснулась, а возвращался, когда она уже крепко спала.

Лютый откидывается на спинку кресла и переводит взгляд на часы на правой руке. Уже далеко за девять вечера, но домой пока рано. Сначала нужно встретиться кое с кем. Он наливает в стакан виски и неторопливо пригубляет. Расслабленно закрывает глаза и знакомый образ сам собой всплывает в памяти.

Она изменилась… всего ничего прошло, а такое ощущение, что от той девчонки не осталось и следа. Волосы непривычного светлого оттенка, острые скулы, какая-то необъяснимая женская грация. Только глаза остались все те же — большие и до черта печальные. И честные, твою мать, просто кристально честные! Надо же, пару лет назад она вот так же невинно хлопала глазками перед ним и пела о том, как сильно полюбила Лесю. А что в итоге? А в итоге она исчезла. Бросила прямо в раскуроченной машине, и плевать хотела на все.