Он пожаловался, что завалил начальный курс английского языка, и я писала за него сочинения, а он помог мне по химии. По-моему, честная сделка. Теперь жалею, что не взяла у Туя номер телефона, в то расплывающееся время он был моим единственным другом, кроме Сьюзен и Грега, если конечно, считать их за друзей.

В конце семестра я помешалась на махинациях человеческого организма, на всех этих чудесах, которые совершаются каждый день, поддерживая в нас жизнь, сохраняя нашу показную оболочку. Мне везде мерещился кошмар разгадки, смерти, и я подумала, что если смогу его выучить, если запомню наизусть всю висцеральную картографию, то каким-то образом спасусь от своего кошмара, который мучил меня, когда я смотрела в зеркало и видела разлагающееся лицо с провисшими, раздельными линиями. Я начала понимать смерть и то, что нами движет страх перед нею. Дошло до того, что по ночам я спала не больше двух-трех часов. У меня начались кошмары, мне снилось, что я оперирую в ярко освещенном анатомическом театре, и огромные скользкие инструменты падают у меня из рук. Органы оказываются не на своих местах, и скальпель скользит в потной ладони и врезается в кость.

Однажды я была дома, пыталась найти подходящий ремень, перед тем как отправиться в библиотеку на свое вечернее свидание с Туем. Я была раздражена, меня трясло от недосыпания, и ела я только раз в день что-нибудь легкое вроде супа, рисовых шариков и конфеты, это все, на что я была способна. Тогда до меня дошло, что я похудела, хотя казалось, что я выгляжу сравнительно нормально, лицо так вообще толстощекое.

Когда я пыталась продеть в джинсы хипповый ремень, зазвонил дверной звонок. Тут мне пришло в голову, что ко мне никто никогда не приходил в гости: заходили только друзья Сьюзен, а сама Сьюзен в тех редких случаях, когда появлялась дома. разумеется открывала собственным ключом.

– Кто там? – отозвалась я на звонок, босая, и за дверью оказался Грег, тот парень, на которого Сьюзен запала в баре, по-прежнему под два метра ростом. У него были волосы песочного цвета, широкие плечи фиолетово-желтая кожаная куртка с эмблемой университета, которая почему-то показалась мне противной. Его глаза елозили но мне вверх-вниз, наконец, он встретился со мной взглядом, и я затянула ремень и постучала по двери ногтем.

– Да?

– Мы со Сьюзен договорились, что я к ней зайду. Можно войти?

– А, ну конечно.

Я приоткрыла дверь и Грег вошел.

Он сел на диван, и небрежно, по-хозяйски, включил телевизор, его длинные руки-ноги сложились, словно розовые и голубые бумажные журавлики, которых Туй клал мне на учебники, когда изредка отрывался от учебы.

Меня слегка смутила мысль о том, что у меня в доме чужой человек. Я села на сломанный стул фирмы «Лейзи-бой», который мы со Сьюзен как-то притащили домой, когда искали сокровища в помойках студенческого гетто.

«Что делают люди в таких случаях? – думала я, глядя на Грега. – А, точно, предлагают поесть».

– Хочешь крекеров? Извини, больше ничего не могу тебе предложить.

– Спасибо, не хочу. Рядом со мной так долго не было человеческих, существ, кроме Туя, что я задумалась, что же мне делать дальше, и мы сделали то, что делают нормальные взрослые, чтобы провести время в обществе незнакомого человека: выпили.

После трех изысканных приготовленных Грегом «Цезарей» и нудного пересказа историй о том, какие футбольные травмы он получал и какой у его отца нефтяной бизнес в Штатах, я поднялась со стула и сказала:

– Ладно, мне пора. Спокойной ночи.

– Погоди. – Он схватил меня за руку и притянул обратно.

– Я не знаю, где Сьюзен, уже поздно… Наверно, она забыла, что вы договорились, а мне завтра рано вставать…

– Да ладно, посиди еще. Я весь вечер болтал про себя и не задал тебе ни одного вопроса. Ты танцовщица?

– Нет.

Ощущение от его руки привело меня в ужас. В первый раз меня физически влекло к человеку, когда я этого не хотела. Чувство было сложное и почему-то гадкое. С Ив оно было полным, бескомпромиссным. Мне хотелось раствориться в ней, как в книге или фильме. Но что касается Грега, меня ни капли не интересовала его жизнь, которая казалась мне невозможно скучной. Больше всего я хотела остаться невредимой и не терять бдительности. Только я об этом подумала, как его рука скользнула по моей талии, и он поцеловал меня, и тогда все пропало. Его теплые и пряные губы ласкали меня, и я подумала, во что же я влипла.

Он пришел не к Сьюзен.

Он порочно смотрел в мои глаза, и меня понесло. Я провела пальцами по его шее. А потом у меня появилось такое чувство, будто мы всегда были любовниками, будто мы давно уже привыкли к этим быстрым и легким взаимодействиям прикосновений и взглядов.

– Можно убить человека, если разрезать здесь, – я прикоснулась пальцами к его шее, к сонной артерии, к длинному кровеносному сосуду.

– Покажи, – сказал он, наклоняясь, чтобы я разрезала его еще раз.

Грег ушел на следующее утро, позавтракав крекерами и старым сыром, мы с ним перекинулись какими-то банальными фразами. Я вымыла стаканы из-под «Цезаря» с кристалликами соли, и потом меня вырвало прямо в раковину ярко-розовыми кусками еды. Я поняла, что я все-таки танцовщица, что бы там ни думал Грег, танцовщица, а не специалист, разбирающийся в сложных сетях и системах организма, и это полностью мне подходит. Я решила не выходить из квартиры. Эти мучительные вещи, тело Грега, мое ненасытное вожделение к нему и жареной картошке, остались где-то во внешнем мире. Кроме того, проведя вечер с ним, я потеряла ценное время, и теперь мне для учебы нужна была каждая секунда. Я подумала о милом одиноком Туе и вся сжалась, что-то он подумает о моей выходке с американской звездой студенческого футбола.

«Шлюха поганая».

Но через пару часов я почувствовала себя лучше, пожарила несколько сардин и выпила воды с лимоном. Когда через три дня Сьюзен вернулась домой, жара еще не спала. Она нашла меня в одном белье и крыльях из папье-маше с наклеенными белыми перьями. Я знаю, это нелепо, и я не помню, что заставило меня так вырядиться, не помню, что я думала или чувствовала, когда цепляла на себя крылья, забытые кем-то у нас в шкафу после костюмированной вечеринки. Я помню только, что почти ничего не ела и периодически начала отключаться. Сидя на подоконнике, я, должно быть, показалась Сьюзен похожей на какого-то гибридного птеродактиля, потому что она остановилась как вкопанная, когда вошла в темную квартиру и увидела, как я курю сигарету на подоконнике. Она стояла, скрестив руки, в комнате, которую освещал только оранжевый уличный фонарь. Каким-то образом я поняла, что она все знает про Грега, про то, какой пропащей и подлой я чувствую себя из-за того, что случилось.

– Жарко, да? – сказала я.

– Да уж. Чем это ты занимаешься?

– Да, ничем… торчу на окне.

– Это я вижу. Когда ты в последний раз ела? А спала когда?

Я сделала долгую затяжку и уставилась на сигарету в моей руке – как она туда попала? Я ее зажгла? Как я умудрилась? Вдруг у меня закружилась голова. Я упала с подоконника на твердую батарею, потащив за собой скатерть и вазу. Потом, словно какая-то неопытная и неуклюжая танцовщица из «Цирка дю Солей», прикрыла полуобнаженное тело руками, свернулась калачиком и разревелась, а Сьюзен подошла ко мне.