Он вновь увидел собственное отражение. И вдруг оно исчезло. Появилось опять. Но на этот раз сразу стало ясно, в чем дело. Он внезапно растолстел.

Смотревший на него из-за стекла Эндрю Уорн выглядел так, словно в один миг прибавил в весе две сотни фунтов. Живот выдавался вперед, выступающий кадык скрывался под двойным подбородком. Удивительная, шокирующая картина. И все-таки это был именно он — вернее, каким он мог бы быть. Возле следующей панели Джорджия показывала на отражение пальцем и хихикала.

«Действительно метаморфозы, — подумал он. — Как, черт возьми, они это делают?»

Он перешел к следующей панели. Теперь из толстяка он превратился в страшно исхудавшего. Глаза, утонувшие на предыдущей картинке в складках жира, смотрели на него из глубоких впадин. Челюсть, и без того крупная, выглядела чересчур большой на фоне цыплячьей шеи.

Внезапно он понял, каким образом все происходит. Голографическая технология, такая же, как и изображение Найтингейла, которое он видел раньше. Вероятно, за стеклом установлена камера, которая сканирует его изображение, затем оно изменяется с помощью анимационной программы — делается толще, тоньше, как-то искажается, — а потом отображается снова. Примерно как кривые зеркала в комнате смеха, только куда более сложные…

Он заметил, что дочь задержалась у соседней панели дольше обычного, напряженно вглядываясь в изображение. Он наклонился ближе, и от увиденного у него перехватило дыхание.

Это была Джорджия, но постаревшая с помощью компьютера на двадцать лет. Те же каштановые волосы, задумчивый взгляд, изящный рот, тонкие черты лица. Но в лице этом проглядывали и черты его покойной жены Шарлотты — едва заметные, но вместе с тем несомненные. Казалось, будто ее призрак смотрит на него глазами его дочери.

Несколько мгновений они стояли молча, затем Уорн облизнул губы и положил руку на плечо девочки.

— Идем, — сказал он. — Мы задерживаем остальных.

За галереей очередь извивалась к посадочной площадке аттракциона. Пространство вокруг них напоминало станцию подземки начала двадцатого века. «Брайтон-Бич экспресс, выход на посадку» — гласили надписи в черных прямоугольниках на выложенных кафелем стенах. Мимо стоящих в очереди посетителей проходили мужчины и женщины в одежде того времени, весело болтая и смеясь. У стены стоял продавец арахиса, громко расхваливая свой товар. Рядом висела афиша какого-то водевиля. Уорн покачал головой. Иллюзия выглядела удивительно реальной. Если бы не другие посетители вокруг, он мог бы поклясться, что они вернулись назад во времени, на Кони-Айленд столетней давности.

Стоящая рядом Джорджия молчала, что было для нее весьма необычно. Он снова вспомнил отражение в зеркале, которое только что видел.

— Мы с мамой водили тебя в такой же старомодный парк. Тебе тогда было лет семь, может быть, восемь. Кеннивуд, помнишь?

— Нет. Слушай, а почему мы должны ждать вместе со всеми? Ты что, не можешь пройти без очереди? Ты же здесь важная персона.

— Милая, это было очень давно. Кстати, — сказал он с ехидной улыбкой, — я хотел спросить: как тебе понравилась детская комната?

Джорджия выразительно наморщила нос.

— На самом деле не так уж и плохо. Можно было посмотреть любую старую серию «Атмосферы страха», какую хочешь, и еще там целая куча компьютерных игр. Но меня все это, в общем-то, не особо интересовало, я занималась вот чем.

Она достала из кармана джинсов сложенный листок. Уорн машинально потянулся к бумаге.

— Что это?

Джорджия отодвинула лист.

— Список требований.

Уорн молча ждал.

Девочка пожала плечами.

— Ты же спрашивал какая женщина устроила бы меня в качестве твоей подруги. Вот я и написала. — Она посмотрела на него. — Хочешь послушать?

Он с любопытством взглянул на нее.

— Да, конечно.

Очередь продвинулась вперед, и Джорджия последовала за ней. Развернув бумагу, она начала читать:

— Номер один: не носит высокие каблуки. Номер два: не вегетарианка. Три: играет в карты, шахматы и нарды, но не слишком хорошо.

Уорн усмехнулся. Сам он был асом в нардах, но порой забывал позволить Джорджии выиграть.

— Каждый раз приносит подарки. Ест шоколадный торт.

Уорн обожал шоколадный торт. Слова дочери его тронули — она явно имела в виду не только себя, когда составляла список, но и его тоже.

— Считает, что нужно давать много карманных денег. Не рыжая.

При этих словах она слегка улыбнулась. У Сары Боутрайт были прекрасные огненно-рыжие волосы.

— Играет в ролевые игры онлайн. Не сидит на диете.

Уорн начал замечать неприятную закономерность: Сара, хотя и была всю свою жизнь стройной, похоже, постоянно соблюдала диету.

— Ходит в «Макдоналдс» по крайней мере раз в неделю. Но предпочитает имбирную шипучку молочным коктейлям. Любит «Трех бездельников» больше, чем «Братьев Маркс»[8]. Не придирается к моему папе, как Сара.

— И вовсе она не придирается, — машинально возразил Уорн.

— Носит голубые джинсы. Ненавидит анчоусы, сардины и прочую рыбу.

Уорн вздохнул про себя. Становилось ясно, что ни одна женщина никогда не удовлетворит подобным требованиям.

— Считает, что…

— Сколько там еще у тебя? — спросил Уорн, ловко выхватывая листок из рук дочери.

Он улыбнулся, глядя на почерк, — несмотря на все свои претензии на взрослость, Джорджия до сих пор ставила вместо точек над «i» маленькие кружочки. Он просмотрел список, и улыбка исчезла с его лица.

— О господи! Тридцать семь пунктов.

Джорджия гордо кивнула.

— Я потратила на него почти все время, пока тебя ждала. И не указала только одно, поскольку оно и без того очевидно.

— Что именно?

— Она должна любить Фэтса Уоллера[9]. Но разве он может кому-то не нравиться?

«Возможно, тебе самой — где-нибудь через месяц», — подумал Уорн.

Они уже подошли к самому началу очереди. Впереди служащий в форме кондуктора сажал десяток человек в нечто похожее на открытую железнодорожную платформу. Уорн судорожно сглотнул.

— Который час? — спросила Джорджия.

— Без пяти десять.

— Хорошо. Еще успеем прокатиться на «Машине криков» до твоей встречи. А может, еще и в «Водном ущелье».

Уорн стиснул зубы. Похоже, ему предстояли долгие шестьдесят минут.