Он оставался подле своего хозяина до рассвета, отгоняя от него мух, уже слетевшихся к ране.

Очнувшись, Дакомон первым делом потребовал зеркало. Ути отказался дать ему кусок отполированной меди, перед которым архитектор по утрам подводил глаза свинцовой пудрой. Он быстро кинул брикетики гашиша на угли небольшой курильницы и поставил ее перед лицом хозяина, попросив его поглубже вдыхать дым. Одурманенный опиевым снадобьем, Дакомон, казалось, не очень страдал.

— Я обезображен, не правда ли? — не переставая повторял он слабым голосом. — Я ужасен…

Как утверждать обратное? Как сказать ему, что у него вид прокаженного, нос которого только что отвалился, обнажив страшные провалы ноздрей? Язык не поворачивался сказать такое мужчине, не знавшему отбоя от женщин и все последние годы прожившему в вихре наслаждений.

Ути вдруг испугался, как бы архитектор не вскрыл себе вены, и подкинул в кадильницу новую порцию гашиша.

— Господин, — проговорил он, избегая смотреть Дакомону в лицо, — надо уходить. Номарх совсем обезумел. Сегодня он тебя изуродовал, завтра прикажет убить.

— Ты прав, — слабо отозвался раненый. — Заберем золото, медь и уйдем… Мне нужны будут деньги, чтобы отомстить. — Он через силу усмехнулся и добавил: — В этом маленьком приключении есть и хорошая сторона: он навсегда излечил меня от всех запахов. И это хорошо, потому что мне придется общаться с подонками, чьей вони я бы не вынес.

— С кем ты хочешь встретиться? — жалобно спросил Ути, которого заранее пугала такая перспектива.

— С Нетубом Ашрой, — уронил Дакомон. — Царем осквернителей. Когда мы выйдем отсюда, ты должен будешь привести меня к нему.

Главарь убийц, обмотанный повязками, склонился перед Анахотепом и сказал:

— Божественный сокол вписал твое имя на небесах, назвав тебя Могучим Быком. Могучим Быком Гора предстанешь ты в Сетеп-Абу. Священный Гор пожаловал тебе свои короны. Сила и Отвага — под таким именем ты, Анахотеп, правишь на Белой Земле и на Красной Земле, попирая своих врагов. Несокрушимо становление Ра.

Старик сделал нетерпеливый жест. Он был уже слишком стар, чтобы поддаваться лести, которой упивался еще десяток лет тому назад. У него не было никакого права носить пять ритуальных имен фараона, и иногда его раздражало угодничество подданных. Неужели не найдется среди них смельчака, который встанет и прилюдно обвинит его в ереси?

— А как то дело? — поинтересовался он у убийцы, наряженного мумией.

— Все сделано, как ты приказал, господин, — сила, жизнь, здоровье. Да будет славен твой ка.

— Он страдал?

— Худшее еще впереди, но у него, похоже, преданный слуга. Если повезет, он выживет.

Анахотеп печально вздохнул.

— Вы сказали ему, что у меня нет к нему ненависти? — спросил он, так как это особенно беспокоило его.

Главарь убийц заверил, что передал все слова фараона, не упустив ни одного.

— Хорошо, хорошо, — пробормотал Анахотеп, вдруг уставший от беседы. — Уходи, ты хорошо поработал. Ты получишь за свой труд десять медных дебенов.

Безликий убийца, пятясь, вышел и исчез среди колонн в виде папирусов, поддерживавших потолок зала.

Стены, опоры — все было непривычно голым, так как Анахотеп велел соскрести все краски, запаха которых он больше не переносил. Когда он приближался к какой-либо фреске, он не видел нарисованного, потому что его тотчас окутывал запах ингредиентов, содержащихся в красителях… От них несло тухлыми яйцами, мочой или фекалиями, которые подмешивались в некоторые краски. Он чувствовал запах растолченной пестиком живности: улиток, червяков, насекомых, игольчатых моллюсков, кермеса. Ему казалось, что все это месиво способствовало гниению стен. Под предлогом украшения его жилища его заставили жить в вонючей мясобойне! Стоило ему закрыть глаза, как на него накатывал запах тухлятины.

Никто никогда не понимал его мучений. Приглашенные врачи сдержанно объясняли:

— Возможно, ты страдаешь от болезни головного мозга, о сын Гора, Всемогущего Быка. Такое заболевание вызывает у больного иллюзорные запахи.

Какая наглость! Фараон никогда не болеет, это всем известно. И раз уж он улавливает запахи, которые никто не способен различить, значит, боги наделили его необыкновенным обонянием.

Он велел отрезать лекарям носы и заставил несчастных съесть их, дабы научить почтительности.

Но его жизнь продолжала превращаться в ад. Он теперь требовал, чтобы его министры удаляли с тела все волосы с помощью катка из ароматного сахара и умащивали себя камедью теребинта, прежде чем предстать перед ним, поскольку их телесные выделения вызывали у него тошноту. Во время беседы каждый должен был держать в руке маленькую курильницу для благовоний, чтобы создавать вокруг себя защитный слой ароматного дыма, потому что от волнения все начинали обильно потеть.

С той же целью Анахотеп заставил соорудить в смежном зале бассейн для омовений, где постоянно мокли слуги, и повелел всем втирать в себя свинцовую пасту. Следовать за номархом нужно было обязательно с кадилом в руке.

Анахотепу достаточно было наморщить нос, чтобы узнать, кто что делал. Принюхавшись, он знал, кто только что справил малую нужду, кто занимался этой ночью любовью, кто спал с мальчиком…

Шокирующая близость людей была для старика ежеминутной пыткой. Но самым худшим был запах города, вонь, приносимая во дворец ветром, гнилостный запах немытых тел и грязного белья. Желая погулять на террасе, номарх сперва посылал туда слугу, чтобы удостовериться, что ветер дует из пустыни, а не со стороны города. Пустыня пахла чистотой и свежестью. Она умиротворяюще действовала на Анахотепа, даже если временами ветер ненадолго доносил до него зловоние далекого азиатского каравана.

Эта его феноменальная способность только усилилась с возрастом, перейдя границы терпимости. Когда старик должен был принимать иностранных послов в сомнительной чистоты одеждах и с крашенными хной бородами, он прикрывал лицо золотой маской с изображением Гора, полый клюв которого был заполнен сердцевиной бузины, пропитанной росным ладаном. Только так он мог сидеть на троне, не падая в обморок.

А вот сегодня он учуял запах влетевшего насекомого. Да, он определял по запаху мух, разную мошкару и мог сказать, на чем или на ком секунду назад сидело насекомое. Он чуял волны запаха, исходившие от скарабеев, ящериц, ползавших по камням дворца. Он мог пересчитать их с закрытыми глазами. Мог и смешать их запахи.

— Он все это выдумывает, — шептались его враги. — Воображает. А на самом деле он сошел с ума. Больной мозг привел его к потере реальности. И он совсем никого не хочет слушать, особенно лекарей.

Кряхтя, Анахотеп слез со своего трона. Роста он был маленького, худощавый, сухонький. Он уже вполне мог сойти за свою мумию, которую оставалось завернуть в сто пятьдесят локтей льна, как это положено по его сану