Капитан качнул головой.

– Ну, как хочешь, – обиженно произнес Дитер. – Ты, похоже, и не рад мне вовсе?

– Не рад, – сознался Агильберт.

Дитер отставил кувшин, хищно прищурился.

– Обдумываешь, небось, как ловчее меня надуть?

– Нет, что ты. Просто прикидываю, какую сделку мог бы тебе предложить.

– Сде-елку? – Дитер задергал носом. От господина Перченого Орешка потекла новая волна невыносимой вони.

– Ну и запашок здесь, – заметил Дитер и хмыкнул.

– Я не хочу уходить с тобой, – морщась от противного запаха, сказал Агильберт.

Дитер пожал плечами.

– Хочешь не хочешь, а семь лет прошло, Берт.

– Я мог бы обменять себя на другого.

– Не держи меня за дурачка, Бертеляйн. Кто пойдет добровольно в… словом, со мной?

– Этот человек прост, как башмак. Я обману его.

– Прост, как башмак? Простец? – Дитер облизнулся так откровенно, что к горлу капитана подступила тошнота. – Ах, веди его скорей сюда…

* * *

Ремедий Гааз был пьян и плохо соображал. Капитан вылил ему за шиворот всю воду из таза для умывания, встряхнул и потащил за собой в винный погреб.

– Чем это от тебя так воняет, Агильберт? – крикнул Шальк, когда капитан проходил мимо, но ответа не получил.

На ступеньках, ведущих в погреб, Агильберт остановился, положил тяжелую руку на плечо Ремедия.

– Помнишь, как вступал в ряды Своры Пропащих, Ремедий Гааз?

– Еще бы!.. – Ремедий икнул, пошатнулся, но капитан успел поддержать его. – Какой красивый офицер приходил в нашу деревню… У него был красный плащ и белые перья на берете… Я поехал с ним в Дитенхаузен… Меня потом долго еще звали «Два Ремедия», потому что во время общего смотра казначей посчитал меня дважды, я знаю. Мне потом говорили, что жалованье за Ремедия платят мне, а за Гааза – казначею…

Агильберт терпеливо слушал. Обычно Ремедий был молчалив, но тут солдата словно прорвало, он вспоминал и вспоминал.

– Ты предан мне? – спросил Агильберт в упор. – Говори, предан?

Глаза Ремедия наполнились пьяными слезами, и он только кивнул в ответ – от чувств перехватило горло.

– Душой и телом? – настойчиво спросил Агильберт.

– Да, – выдохнул Ремедий.

– И пошел бы за меня куда угодно?

– Да.

– И в ад?

– И в ад, – прошептал Ремедий.

– Тогда идем, – решительно сказал капитан и потащил его за руку в погреб.

Там было полно дыма. Багровое пламя горело еще ярче.

– Я привел его, Дитер, – сказал Агильберт, подталкивая Ремедия вперед.

– Слышал, слышал, – донесся скрипучий голос. – Ловко, ловко… Ай, простец… Готов за своего капитана в ад, и совершенно добровольно… Иди сюда, мой мальчик…

Ремедий во все глаза глядел на человека, сидящего верхом на винной бочке, и медленно трезвел. Пьяный восторг улетучился. Коснулся рукой груди, где должен был висеть крест, и встретил пустоту.

– В карты проиграл, греховодник, – напомнил ему Дитер и мелко затрясся от хохота. – Ладно, Берт, погуляй еще семь годков. А ты, мальчик, теперь мой…

– Нет! – крикнул Ремедий. Глазами, полными ужаса, уставился на капитана. – Что ты со мной сделал, Агильберт?

Агильберт отмолчался.

– Мракобесу скажу! – пригрозил Ремедий, плохо соображая от страха.

– Кому? – протянул Дитер. – Мракобесу? Вашему капеллану-то? Грязному монаху, который таскается с солдатами? Ну, ну. Пусть придет, я поговорю с ним.

И расхохотался – длинные ноги по обе стороны винной бочки, острые колени грозят порвать красные чулки. По стене погреба прыгает тень – остроносый профиль, растрепанные волосы.

– Иди, зови Мракобеса!

– Я здесь, – сказал Иеронимус. Спустился на последнюю ступеньку, сел, поглядел по сторонам.

– За выпивкой пришел, святоша? – спросил Дитер и скривил губы.

– Догадался, что ты здесь, – спокойно ответил Иеронимус.

Дитер смерил монаха высокомерным взглядом.

– Ладно. Погляжу, на что ты годен.

– А на что вообще годен человек? – Иеронимус пожал плечами.

– Человек – это мешок, набитый дерьмом, – выдавил Дитер.

– И мешка с дерьмом довольно, чтобы справиться с чертом. Подойди ко мне, Ремедий.

Солдат с опаской приблизился к Иеронимусу. Остановился, свесив голову.

Дитер приподнялся на бочке.

– По какому это праву ты распоряжаешься моими рабами, Мракобес?

Монах взглянул прямо в безумные глаза дьявола.

– А кто сказал тебе, что это твои рабы? Кто ты таков, чтобы повелевать любимыми созданиями Господа?

– Господа? – яростно прошипел дьявол. – А где Он был, твой Господь, когда отряд Изенбарда попал в кровавую кашу, когда он погибал без всякой надежды на спасение? Разве услышал твой Господь, как Берт в отчаянии взывает к Нему, молит о чуде?

– Бог творит чудеса не для всех.

– Торгаш твой Бог. Этот для Него недостаточно свят, тот – не вполне беззащитен…

– Большинство людей могут спастись сами. Большинство людей в состоянии творить чудеса, не прибегая к помощи сверхъестественных сил, – сказал Иеронимус, и Ремедий вдруг почувствовал: монах очень хорошо знает, о чем говорит.

Дитер глотнул из кувшина.

– А вот я творю чудеса для всех, не чинясь и не торгуясь, – заявил он. – Это я спас Берта под Хагенвейде, когда полег цвет Своры Пропащих. Я – и никто иной. – Он горделиво подбоченился.

– Ты просто мелкая дрянь, – равнодушно сказал Иеронимус и зевнул.

– Докажи! Докажи! – вскипел Дитер.

– Устал я сегодня, – сказал Иеронимус, потягиваясь. – А ну-ка, дьявол, сними с меня сапоги…

Ремедий приоткрыл рот…

* * *

…И вот Дитер начинает корчиться и ерзать, вот он сползает с бочки. Кувшин падает из руки дьявола на утоптанный земляной пол, из горлышка льется, льется, бесконечно льется красное вино…

Подходит к Иеронимусу, подбирается, как к ловушке со сладкой приманкой на дне, кружит и высматривает, за что бы уцепиться, и шипит от бессилия.

Опускается на колени.

Монах тычет ему в лицо грязным солдатским сапогом, приподняв рясу. Костлявые руки дьявола хватаются за сапог, тянут…

– Теперь другой.

– Будь ты проклят, Мракобес, – шепчет дьявол. – Люди будут ненавидеть тебя. Люди, в которых ты веришь…