лучшей и более совершенной дроу.

Была ли это любовь?

Она не знала, в немалой степени потому, что, исследуя воспоминания старшей Ивоннель Вечной, она не смогла найти ничего – вообще ничего! – что намекало бы на понятие любви.

Она знала, что оно было в глазах Дзирта и Кэтти-бри, когда они смотрели друг на друга, в нежности, когда они целовались, и уважении, когда спорили. С ее стороны было бы очень по-ллосски просто убрать Кэтти-бри с дороги, безжалостно и скрытно, и сделать Дзирта своим, но идея не смогла по-настоящему укорениться в мыслях и сердце Ивоннель. Она никогда не смогла бы сделать что-то подобное! Не из-за безнравственности такого убийства, а просто потому, что как она могла утверждать, что любит, если причиняет такую боль?

Так что да, призналась она себе, лежа на мягкой кровати в своей комнате в Доме Бэнр. Да, в лавандовых глазах Дзирта До'Урдена она познала любовь.

И это была прекрасная вещь.

И даже если она не могла исследовать ее с ним сейчас, и, возможно, никогда не сможет, это было прекрасно.

Освобождение.

Источник радости.

Она не видела этого в тех, кто окружал ее здесь в Мензоберранзане. Ни в глазах Велкриста и Квентл.

Ни в глазах Громфа и Минолин Фей, которые вместе создали ее.

Ни в глазах Минолин Фей, когда она прижимала Ивоннель к груди?

Неожиданный всплеск эмоций поднялся внутри женщины в этот момент ужасного откровения, такой уровень печали, о котором она и не подозревала. Ей было любопытно, и она была в замешательстве, и злилась, очень злилась.

На нее была надета лишь простая шелковая ночная сорочка, определенно не подходящая благородной особе Дома Бэнр для появления на публике, но она даже не захватила халат, когда скатилась с кровати и бросилась к двери, а затем в коридор. Не говоря ни слова, она прошла мимо нескольких патрульных часовых, не обращая внимания на их шокированные выражения лиц и на то, как они отступили в сторону и вжались спинами в стены, словно пытались слиться с камнем, чтобы убраться с пути.

Она подняла руку, чтобы постучать в дверь Минолин Фей, но затем передумала и наложила на дверь заклинание открытия. Дверь влетела внутрь с такой силой, что громко стукнулась о дверные косяки, вделанные в стену и закачалась на петлях. Она увидела, как на другом конце большой комнаты занавески балдахина над кроватью Минолин Фей затрепетали от суматохи, вызванной тем, что женщина спряталась за ними.

Ивоннель вошла в комнату. Сдерживая возмущение тем, что ее так обманули в самых важных моментах любви, которые кто-либо мог знать, она вложила эмоции в следующее заклинание и получила удовлетворение от силы захлопнувшейся за ней двери. И еще больше удовлетворения от того, что Минолин Фей так явно пряталась за тканью.

– На нас не нападают, дура! – крикнула Ивоннель, когда услышала, как женщина-дроу, ее мать, произносит защитное заклинание. – Это всего лишь я, Ивоннель. Твоя дочь.

Кровать затихла, затем полог, обращенный к двери, отодвинулся, и оттуда выглянула Минолин Фей.

Она снова скрылась за занавеской, повозилась там, потом вышла, завернутая в одеяло.

– Чего ты хочешь от меня, жрица? – спросила Минолин Фей, стоя перед кроватью.

– Не называй меня так, – ответила Ивоннель. – И не бойся меня. Пожалуйста, просто сядь.

Она указала на кровать, и Минолин Фей отступила на шаг, отодвинула занавеску и села на край.

– Как ты хочешь, чтобы я тебя называла?

– Ивоннель? – ответила она, пытаясь сдержать гнев и сохранить спокойный голос. – Ив? Какое-то другое прозвище?.. Дочь?

Минолин Фей бросила на нее растерянный и жалобный взгляд, от которого ее сердце едва не разорвалось пополам.

– Мама, – сказала Ивоннель. – Могу я называть тебя мамой?

– Ты сидишь на троне рядом с Верховной Матерью Квентл как равная ей, – сказала Минолин Фей. – Ты можешь называть меня как угодно.

– Нет! – закричала Ивоннель, и, хлопнув в ладоши, она сделала глубокий вдох и более спокойно повторила:

– Нет.

Она сделала еще один глубокий вдох.

– Я пришла к тебе не с трона, не для того, чтобы представлять трон, не как кто-то более высокий по рангу, положению, власти или чему-то еще.

– Чего ты хочешь от меня? – взмолилась Минолин Фей.

– Правду, – ответила Ивоннель, даже не осознав, что отвечает. – Правду.

– Какую правду?

– Ты любила меня, мама?

Глаза Минолин Фей расширились.

– Когда я родилась и ты взяла меня на руки, ты любила меня?

Когда ее мать заколебалась, Ивоннель почувствовала, как у нее на глазах наворачиваются слезы.

– Я хотела этого, – сказала Минолин Фей. – И я любила, но потом... – Она сделала паузу, качая головой, пытаясь подобрать слова и, очевидно, справиться с эмоциями. – Я боялась тебя, того, что они с тобой сделали. Я боялась того, что они сделают со мной. Ты родилась, зная о мире больше, чем я! Что я могла сделать для тебя? Чему я могла тебя научить? И в Доме Бэнр, где ты была окружена величайшими силами Мензоберранзана, как я могла защитить тебя? Или себя?

Ивоннель подошла и встала перед сидящей женщиной, глядя на нее сверху вниз.

– Что я могу сделать для тебя? – снова спросила Минолин Фей, ее голос был едва слышен.

– Любить меня, – так же тихо сказала Ивоннель, и слеза скатилась по ее щеке.

Минолин Фей привстала, взяла Ивоннель за руки и потянула ее к кровати, чтобы усадить рядом с собой.

– Я это сделаю! – сказала она. – Я сделаю! Я хочу! Моя малышка.… Признаюсь, я была напугана. Ты была дочерью Громфа Бэнра, Архимага Мензоберранзана. Ты была живым воплощением Леди Ллос, так нам сказали на Фестивале Основания всего несколько лет назад, когда ты еще была в моем чреве.

– Ты была моей дочерью всего несколько месяцев, – снова заговорила Минолин Фей, качая головой. – Даже меньше, потому что в те давние времена Бэнры неоднократно отнимали тебя у меня, превращая меня в немногим более, чем кормилицу. И когда ты переросла меня физически с помощью магии, я признаться почувствовала облегчение. Но также...  – Она сделала паузу и подняла руку, чтобы погладить мокрую щеку Ивоннель. – Но также, дитя мое, я была зла. Не на тебя, а на них. Я чувствовала, что меня лишили права быть матерью, иметь