Огонь расползался по коже, он тоже не спешил пожирать Глеба. Он знал, как сделать так, чтобы Глеб долго оставался в сознании.

– Ничтожество. Мой наследник – ничтожество… – От него пахло мятными карамельками и еще кофе. А голос до последнего оставался ласковым. – Но мы это исправим. Мы воспитаем в тебе должную выдержку. Просто нужно стараться, Глеб. Действительно стараться…

Стараться.

Глеб сплюнул.

Очевидно, что их с Земляным пытались выставить из города. Но почему? И не может ли случиться такое, что они просто-напросто ошиблись?

Разный почерк. Разный тип жертв. Смерть быстрая, смерть медленная…

Но допустить мысль, что в городе орудуют сразу двое убийц… даже для тихой провинции это чересчур.

– С вами все в порядке? – мягкий голос Анны заставил очнуться.

И Глеб честно ответил:

– Нет.

– Я вижу. – Она взяла его под руку. – Идемте. Вам не стоит здесь быть. Одному.

Одному вообще быть не стоит. Глеб с этим согласился. А еще пошел за ней, потому что одиночество вдруг навалилось с новой силой. Оно было острым, как скальпель, которым отец рисовал на коже печати, в каждый слой добавляя каплю силы. И тьма опаляла, тьма пробиралась внутрь Глеба. Тьма обживалась в нем.

– Мне не стоит… вам не стоит со мной…

– Бросьте. – Анна открыла калитку. – Каяться поутру будете. Если будете. Возможно, стоит целителя вызвать? – В голосе ее звучало сомнение.

– Не думаю, что приедет.

– Здешний меня недолюбливает, – пожаловалась она, а у Глеба появилось острое желание целителя убить. Потому что нельзя недолюбливать пациентов. Это неправильно. С другой стороны…

Отец обходился без целителя даже тогда, когда, заигравшись, едва не переступил грань. К счастью, Глеб отключился раньше, но потом… он прекрасно помнит процесс возвращения.

Раз за разом. Вдох за вдохом. И кровь, которая никак не останавливалась. И боль. И слабость. И власть печатей, которых становилось все больше.

– Глупцы утверждают, что нельзя ставить больше одной за раз. – Чудовище оставалось с ним, оно не позволяло другим подходить к Глебу, чтобы никто ненароком не украл и крупицу его боли. – Но это лишь говорит о слабости их. Правда же состоит в том, что чем сильнее человек, тем больше он способен вынести.

Тогда Глебу казалось, что тьма раздирает его изнутри.

Она иногда позволяла ему уснуть, правда, наполняла сны кошмарами, из которых он выбирался в не менее кошмарную явь.

– Садитесь, – его толкнули, и женские руки потянулись к пиджаку. – Раздевайтесь. Я, конечно, не целитель, но тоже кое-что могу… Почему вы такие упрямые?

– Мы? – надо сосредоточиться на реальности, иначе Глеба опять утянет в кошмар.

А он выбрался. Сбежал. Выбрался и сбежал, потому что если бы остался, его бы не стало первым.

– И Никанор никогда не мог признать, что тоже смертен. То есть способен заболеть. Он до последнего не позволял себя лечить, держался на ногах даже с жаром… как же, он ведь мужчина… Иногда мне хотелось его побить.

– И вы…

– Женщинам нельзя бить мужей.

– А мужьям?

– Общество уверено, что это не битье, а воспитание. – Она склонилась над его рубашкой. – Нет, Никанор никогда не позволял… но у него были в производстве дела. Я порой читала. А от прочитанного лишалась сна. Почему-то наше общество склонно полагать, что во всех семейных бедах виновата женщина. Однажды его клиентку убили. В самом начале, когда у него не было еще имени, да и клиенты… супруг – целитель, довольно известный, с немалыми перспективами. Она – мещанка, которую взяли в жены без приданого. И вся его семья утверждала, будто та женщина, она сама виновата, что муж ее бьет. Что она ленива. Неповоротлива. Туповата. Некрасива. Она долго терпела, пока не потеряла ребенка. И тогда просто ушла бы, но он сказал, что найдет и убьет, так убьет, что никто и не заметит… то есть не поймет.

Ее пальцы справлялись с пуговицами. Ее лицо скрывала тень. Но Глеб все равно смотрел. Над ней тоже плясал хоровод искр, правда, тусклых. И среди них был не столько гнев, сколько сожаление.

– Она пришла спросить, что ей делать. А Никанор отправился в суд. Он был намерен добиться развода. И компенсации. И доказать, что побои имели место быть, хотя, когда муж – целитель, доказать побои сложно… Он снял для этой женщины комнату. И велел сидеть тихо.

– Но ее нашли?

– Она беспокоилась о престарелой матушке мужа. И навещала ее. А та полагала, будто лучше быть мужней женой, чем разведенкой. Муж нашел. Пошел следом, он клялся, что хотел лишь поговорить. Развод ударил бы по репутации… Она отказалась. Он разозлился и избил ее. А потом ушел. Он не думал, что она умрет. А она умерла. Одна в той комнатушке.

– А ваш супруг…

– Пришел в ярость. Он… он и на нее злился, и на всех женщин тоже, потому что ей всего-то нужно было дождаться суда. И он добился, чтобы дело расследовали. И на суде выступал. И… я запомнила лишь, как все говорили, что она виновата сама. Не стоило злить. Никанору удалось добиться, чтобы того целителя отправили на каторгу. Ему дали пять лет… и то он после напился, хотя очень редко пил, однако случай… в общем, он сказал, что дело бессмысленное, что целители и на каторге нужны, поэтому устроится тот тип неплохо. Да и срок до конца вряд ли отбудет.

Анна потянула за рубашку:

– А теперь повернитесь спиной… Господи, ты вообще понимаешь, что так нельзя?! – этот злой окрик заставил вздрогнуть. – Это же…

Прохладные пальцы коснулись обожженной кожи.

– Пройдет.

– Больно?

– Уже почти нет.

– Это…

– Печати. Они не позволяют тьме сожрать меня. В теории…

Ее пальцы скользили.

– Все в крови. Я вытру. Будет, наверное, жечься, но потерпишь?

– Потерплю.

Анна ушла, чтобы вернуться с кастрюлькой воды. И вновь ушла. И вновь вернулась. На столе появились склянки и флаконы темного стекла. Коробки и баночки. Она открывала их одну за другой, нюхала, некоторые отставляла прочь, другие подвигала ближе.

Зачерпывала содержимое. Смешивала. Пара капель в воду. Горький аромат спиртовой вытяжки и трав. И еще пара…

– Кровь остановит, заодно если есть какая зараза…

– Тьма ее сожрет. – Глеб закрыл глаза. – Я не слышал, чтобы хоть кто-то из некромантов умер от заражения крови.

– С таким отношением это лишь вопрос времени.

Ее раздражение, ее беспокойство были приятны. И тьма согласилась с Глебом. Тьме тоже нравилось, когда ее касались вот так, с нежностью.

– Вы хотя бы скажите, что это было действительно необходимо…