– В мае.

– У меня только один брат и ни одной сестры.

– У меня вообще никого нет.

– Это так грустно. – И ее маленькие карие глазки выражают, насколько она серьезна. – Мне нравится мой брат. Он очень забавный.

Я в этом не сомневаюсь.

– Через несколько месяцев у меня будет новый брат или сестра.

Мои брови поднимаются вверх.

– Твоя мама беременна?

Люси трясет головой так быстро, что волосы падают ей на лицо.

– Нет. Новая девушка, с которой встречается папа, ждет ребенка. Мама еще ничего не знает. Сойер сказал, что расскажет ей. Я рада, что не мне нужно делать это. Не люблю, когда мама плачет. Если она и плачет, то обычно в течение недели. Мама больше смеется по выходным, но только когда заболевает. Мне это тоже не нравится.

Фантастика, наши новые жильцы – это не просто кошмар, а настоящий адский кошмар.

– Так почему же ты так расстроилась сегодня?

Люси перестает жевать печенье и перебирает цветную бумагу, пока не находит коричневый цвет. Я поджимаю губы, и она замечает это.

– Что?

– Коричневый – прекрасный выбор, но зачем делать индейку как у всех? Почему бы не сделать твою индейку немного по-своему?

– Потому что индейки коричневые.

– Но это вовсе не обязательно.

– Но настоящие индейки коричневые.

– Может быть, они коричневые, потому что все постоянно твердят им, что они коричневые? Может, нам нужно перестать навешивать ярлыки на индеек и выпустить их на свободу?

Люси окидывает взглядом моих разноцветных индеек, а затем снова перебирает цветную бумагу.

Я выбираю синий цвет, и мы начинаем процесс в тишине. Когда я рву зеленую мягкую бумагу и приступаю к сложному процессу скручивания концов, чтобы приклеить их к крыльям, Люси говорит:

– Сойер мне не поверит.

Я бросаю на нее короткий взгляд, потому что, если покажусь ей слишком заинтересованной, она замолчит. По крайней мере, так поступила бы я.

– Во что Сойер не поверит?

Звук ножниц, режущих бумагу, затихает, и я снова поднимаю глаза на Люси. Она пристально смотрит на меня. Белоснежная рубашка, черные глазки – большие и круглые.

– Ты мне все равно не поверишь.

– А что если я все-таки поверю?

Она судорожно сглатывает, потом шепчет:

– Я видела призрака.

Я смотрю на нее еще несколько секунд, чтобы понять, насколько она серьезна. Не испытывает ли она меня? Или, может, ее брат подшучивает над ней, ведь об этом доме ходит так много слухов. Страх застыл в ее глазах, крошечные пальчики сжимают ножницы все крепче и крепче, и я понимаю, что она настроена абсолютно серьезно.

– Там была девочка. Как и я, только в платье. Оно выглядело странно.

– Почему странно?

– Я никогда не видела такого платья у других. Оно было длиннее. Ниже коленок.

– Она сделала тебе больно?

Ее лоб морщится, будто это был не тот вопрос, который она хотела услышать.

– Это был призрак.

– Да, но разве она сделала тебе больно?

– Нет. – Пауза. – Она меня напугала.

– А тебе никогда не приходило в голову, что ты могла тоже ее напугать? Я имею в виду, по словам моей мамы, девочка живет здесь уже давно, и она привыкла ко мне и папе, но ты, – я указываю на нее кончиком тюбика с клеем, – совсем новенькая. Как ты думаешь, что почувствует призрак, когда войдет в свою старую спальню? Он удивится! Ты сидишь там и кричишь. Я знаю, что сошла бы с ума на ее месте! Правильнее всего было бы представиться или хотя бы поздороваться.

Люси накручивает на палец ленту от своей ночной рубашки, затем засовывает ее в уголок рта и неосознанно покусывает.

– Но призраки – это страшно.

– Кто так говорит?

Она наклоняется вперед над столом, чтобы показать мне, что ситуация действительно серьезная.

– Все.

– Ну, мисс Люси, я здесь, чтобы сказать вам, что эти «все», о которых вы говорите, обычно ошибаются во многих вещах. И призраки – одна из них. Призраки – это всего лишь люди, которым пришлось покинуть свое тело, но они еще не готовы покинуть свой дом.

Уголки губ Люси опускаются, и от этого у меня все внутри сжимается. Я кладу бумагу и думаю, что мои пальцы теперь слишком липкие от клея, и если я дотронусь до Люси, то приклеюсь к ней навсегда.

– Что случилось?

– Я скучаю по своему дому.

Медленно выдыхаю, вспоминая свою первую ночь здесь, и как рыдала в объятиях матери, когда тоже скучала по дому.

– Мне очень жаль. Если тебе от этого станет легче, то здешние призраки не причинят тебе вреда. Я обещаю.

Глаза ее увлажнились, а щеки покраснели.

– А ты откуда знаешь?

Я быстро мою руки в раковине и встаю перед Люси. Она такая малышка и так сильно напугана, так невинна, что даже нехорошо скрывать от нее мою тайну.

Но в том-то и дело, что это моя тайна. Она никому не известна, и я хочу сохранить ее при себе. Но кто я такая, чтобы позволять этой бедной девочке мучиться от страха и незнания?

– Если я открою тебе мой самый сокровенный секрет, обещаешь никогда никому не рассказывать? И, если ты сохранишь его, я обещаю взамен позволить тебе приходить сюда, когда захочешь, делать столько поделок, сколько и не мечтала, есть мою еду и смотреть мой телевизор, пока я здесь.

Люси кивает, и думаю, что это лучшее, на что я могу надеяться. Я заправляю ей волосы за ухо, как это делала моя мама.

– В этом доме есть призраки, и они не причинят тебе вреда. Я знаю это, потому что… – Смелее. Взбодрись. – Потому что моя мама – один из них. Она присматривает за нами, и я обещаю, что она никогда и никому не позволит причинить нам боль.

Выражение лица Люси смягчается, как будто она верит мне, и облегчение наполняет меня.

– Могу я открыть тебе еще один секрет? Я имею в виду, только часть из этого является тайной.

– О’кей.

– Я собираюсь взять эту тему про призраков для проекта по английскому языку, чтобы доказать всему миру, что они существуют. Я делаю это ради своего отца. Он не видит призраков, и, мне кажется, это потому, что его разум не верит в них. Но, когда я сделаю свой проект и докажу ему, что призраки реальны, он тоже увидит их.

– Мы можем показать Сойеру твой проект, когда ты закончишь? – спрашивает Люси. – Я хочу, чтобы он тоже поверил.

– Конечно. Чем больше тех, кто верит в призраков, тем веселее.