Почтенные старушки сторонятся идеологических споров, зато мнят себя за больших экспертов в области нравов. «Вот эта одежда смотрится слишком вызывающе», – задрав нос говорят они. Рваные джинсы они тотчас же намереваются зашить, а рубашку навыпуск неотлагательно заправить! (Хотя, быть может, встречаются и прогрессивные старушки, но они-то и лишены болтливого порока ворчливости.)

Словом, целью ворчания для них становится неостановимое время, безоглядно бегущее в непредсказуемое будущее. И пусть они срываются на молодежи – простим им этот порок (на кого же еще срываться, как на неопытных сорванцов?), – главной виновницей их роптания все же является именно оно, время, которое не вернуть. Даже читая Пруста «В поисках утраченного времени», ты пребываешь затем в поисках потраченного времени. Ведь пока ты читал – время необратимо уходило. Впору было бы и поворчать, но читающий книги человек, пусть и обладающий дюжиной пороков, от ворчания застрахован. Так кажется.

Если бы эта глава писалась человеком высокомерным, то она бы не была написана. Причина проста: читатели все равно не поймут. Если бы высокомерного писателя учтиво попросили пояснить, то он бы отказался, сославшись на неуместность вопроса и, вообще говоря, глупость вопрошающего. Такой он, высокомерный индивид.

Высокомерному человеку живется очень хорошо на этом свете. Во-первых, наличие дураков вокруг позволяет демонстративно возвышаться надо всеми; во-вторых, рассыпанная в пространстве глупость дает право не напрягать свои извилины, поскольку и без этого ясно, кто тут самый умный; а в-третьих, если не замечать жалких и посредственных людей, то мир заметно пустеет – разве это не заветная мечта одинокого мыслителя?

Словом, куда ни взгляни, везде найдется рай для знающего себе цену человека. Ведь не будет же он утруждать себя поисками идеала на Земле, сам идеал должен его найти. В такой надменности, что и говорить, есть своя доля обаяния. Обаяния зла.

Кажется, едва ли не самым первым литературным героем – достаточно высокомерным, чтобы его образ отталкивал от себя, – был дьявол. К Библии не во все времена относились с должным религиозным трепетом, встречались и такие художники, которые толковали тот или иной сюжет весьма своенравно. Так, прославленный английский поэт Джон Мильтон в своем «Потерянном рае» изображает дьявола как первого революционера в истории, бунтаря. Дескать, был он жаден до знаний, но, по всей видимости, не сыскал в своем окружении одобрения и был низринут. Но он, этакий гордец, вознамерился отомстить и, главным образом, поменять порядок вещей. Разумеется, у него ничего не получается (все-таки везде должно побеждать добро), однако зло выиграло в одном – в читательских симпатиях. Ах, как дерзок этот герой, как он смел!

Зло вообще имеет свойство быть вполне себе привлекательным. Тут к Бодлеру за советом не ходи, и так все очевидно. И злодеи – будь то литературное произведение или кинематографическое (где это показано еще нагляднее) – вызывают симпатию как раз за свою природную надменность. На кого ни взглянешь, так он желает одурачить весь мир или, чего хуже, его поработить. Планы колоссальные, для этого одной удачи мало, без хитрости не обойтись.

Это обыватели живут слепыми мечтами: надеются на счастливое будущее, стоически принимают настоящее, не задаются вопросами о целях в жизни и отправляют свой мозг в долгосрочный отпуск. Но есть и другой слой людей, которым претит слово «средний», для которых неприхотливый выбор сводится исключительно ко всему лучшему, которые познание ставят на первое место. Для них история народов ассоциируется с историей порабощения человеческой мысли. Во все времена традиция и религия учили тому, что опыт предков важнее научного познания и делали человека невежественным. Пресловутый дьявол в облике змея, предлагавший вкусить плода с древа познания добра и зла, быть может, выполнял и благостную функцию – дать человеку возможность узнать правду, но эту правду в результате дозволено было знать лишь только Богу. Не ставь себя на его место, не возгордись!

Еще говорят: «Не выпендривайся», «Не отличайся от остальных». Какие затертые, заезженные слова – аргумент для темной массы. Высокомерный человек даже не замечает столь жалких требований, он живет той жизнью, которую выстраивает сам.

Наука, к слову, по определению несет в себе вызов обществу. Наука старается изменить уклад вещей. Вдумывается в основы мира. Критически анализирует. В общем, занимается делом достаточно порочным, если не сказать греховным.

Был один ученый по фамилии Франкенштейн, который возжелал создать человека из кусков мертвых тел и воскресить его. Возложил на себя функции Бога, возомнил себя новым создателем. И пусть это был выдуманный персонаж из романа Мэри Шелли, но факт налицо: у него ничего из этого не получилось, а то, что получилось, еще и восстало против него. Как говорил Ницше, чем больше заглядываешься в бездну, тем сильнее она начинает заглядываться в тебя. Знания о мире – бездна, из которой нет пути назад. Сколько бы мы не познавали нашу планету, не изучали наше мироздание, а природа сильнее наших гипотез. Хитрее, изобретательнее, находчивее. Приводит ли желание – без лишней скромности назовем его горделивым – познать и переделать мир к положительным результатам? Лишь смех мироздания вырывается в качестве ответа. И разумеется, проклятие фараона для тех, кто имел отвагу открыть его гробницу. Тайна должна оставаться тайной. Сколько ни расколдовывай мир, а он к тебе лицом отнюдь не повернется.

Кстати, Фаусту за излишнюю любознательность еще как досталось. Наивный, он думал, что с помощью дьявола (или мелкого беса, демона, просто господина Мефистофеля) сможет обмануть порядок вещей – как же он заблуждался! Во-первых, не стоило вообще заключать сделку с дьяволом: это опасно и опрометчиво. Во-вторых, гордыня не заменяет совесть. В-третьих, само желание своим разумом охватить безграничные пределы мироздания мыслится несколько заносчивым и дерзким. Первый космонавт Юрий Гагарин тоже в космос летал, но Бога не видел. Зато, как говорят бывалые священники, Бог его видел и благословил.

Всему виной, конечно, философия с ее напыщенным желанием ответить на вопросы, не нуждающиеся в ответах. Живи спокойно и никому не мешай! Но нет, философу так и хочется встрять и острым словом поддеть беззаботных людей.