Ночью перед похоронами Мартин спал скверно. Отец, мучимый сменой времени, и жаждой после выпитого, ходил по всему дому, гремел стульями, пил воду и звонил по телефону в Австралию. Начало светать, юноша ворочался с боку на бок, спать уже не хотелось. Нахлынули тяжелые мысли об убийстве деда, о том, что негодяев, скорее всего не найдут. Тупые и прямолинейные действия полицейских наглядно доказывали это. Наконец, когда поднялась нестерпимая боль в голове, молодой человек принял вертикальное положение. Обычно это помогало. Мартин умылся ледяной водой и направился в кухню. На часах было еще только четыре часа утра. Он убрал пустую бутылку из-под виски, вымыл кофейные чашки. Сегодня должна прийти Магда, она уже оправилась от потрясения и обещала Мартину помочь в организации поминок. Он не знал, как дальше быть с этой женщиной, оплачивать услуги экономки и прислуги ему было не под силу. Да и кому она теперь будет служить, после всех формальностей с похоронами и завещанием ему надо возвращаться в Берген и делать диплом. Придется оставить ее без работы. Плохо. В голове завертелись какие-то детали расследования, неясно очерченные полицейским чиновником. Он только задавал вопросы, а Мартину в результате яснее не становилось. Закипел чайник, он бросил в чашку пакетик липтона и пару кусков сахара. После чая голова начала приходить в норму.

К семи утра приехала на такси Анна и сразу же включилась в работу. Она убрала в гостиной все лишнее, раздвинула обеденный стол, постелила новую скатерть.

Мартин опешил:

— Ты погоди, Магда же сейчас придет!

— Ничего, мы с ней обговорим как все устроить на поминках, чего не хватает, купим. Тут где-то рядом магазин?

— Да, супермаркет “Рема 1000”. Там есть абсолютно все, Магда справится, а ты поедешь со мной.

К одиннадцати часам они были у церкви. Народ собирался. Мартин узнал среди пришедших следователя Якобсена, Сару Митков и Кристиана Беренджера. Высокий светловолосый джентльмен лет тридцати, вероятно, был сыном Сары. Остальная публика была ему незнакома.

Магда остановилась на ступеньках при входе в портал и негромко прочла по-польски молитву.

Потом она на несколько секунд согнулась в низком поклоне.

Внутри как обычно было все строго и торжественно. Гроб стоял в глубине нефа посередине, а по бокам все пространство занимали цветы. Родственники и знакомые прибывали и зал быстро заполнялся.

Дед лежал в гробу и был узнаваем, но легкая гримаса боли присутствовала в его лице. Отец вцепился в руку Мартина, по его щеке скатилась на пол слеза. Мартин будто впал в транс, не замечая никого рядом. Бледная Анна повисла у него на плече.

Отец Густавсон приветствовал Гедеона и Мартина поклоном, они ответили ему тем же и заняли свои места в первом ряду. Сильвия тоже находилась в первом ряду, но по другую сторону прохода. Она о чем-то негромко беседовала с дамой, сидящей слева. За ними расположились Кристиан и Сара, Мартину они были почти не видны. Лишь в пятнадцать минут двенадцатого появились люди из аппарата премьера, уполномоченные проводить бывшего коллегу в последний путь. Теперь можно было начинать прощальную службу.

Пастор взошел на кафедру и в это время зазвучал орган. Его звучание медленно всплыло в сводах Ураниен, померцало переходами Букстехуде, а потом также плавно затихло. Густавсон произнес речь. В его выступлении не было ни лишнего пафоса, ни капли напыщенности. Он говорил об ушедшем человеке, славил человеческие ценности, любовь, искусство, духовность.

В рядах сидящих сзади людей кому-то стало плохо. Мартин обернулся и увидел как одну из женщин выводят из на свежий воздух. Затем слово взял генерал Беренджер. Он вспомнил славные дни сопротивления, спасение государственности, отпор фашизму и прочее. Говорить торжественные и скорбные речи Кристиан за долгие годы, видимо, научился. Потом еще много чего было сказано в коротких выступлениях мужчин и женщин, знавших Хальворсена.

Гроб погрузили в катафалк, процессия двинулась в сторону кладбища.

Анна дернула его за рукав:

— Это ты гроб заказывал?

— Я, а кто же еще? Все только вчера к вечеру начали подъезжать.

— Дорогой, наверное. Из красного дерева? Зачем, все равно сожгут. Он бы не одобрил.

— Ладно, не все ли равно. Это не красное дерево, канадский кедр. Вечно ты со своей прагматичностью! Тут люди из правительства, ты не в курсе?

— Тем более, могли бы и помочь средствами, между прочим. Она села на пассажирское сиденье “амазона” и закрыла дверь.

Отец с матерью ехали впереди на машине Сильвии. Сзади на арендованном черном мерседесе ехали генерал с приемным сыном и Сарой Митков. Пошел дождь, и когда кортеж достиг крематория торжественную часть перед входом сократили до минимума. Потом Мартину стало плохо. Бессонная ночь и волнения дали себя знать. Они еще долго ждали очереди в крематории, затем, наконец процессию пригласили в зал, где состоялось прощание с дедом. Люди из аппарата премьера на поминки с родственниками и друзьями ехать не пожелали, вручили пухлый конверт с деньгами от муниципалитета и откланялись.

На обратном пути машину вела Анна, Мартин не мог сосредоточиться ни на чем, он просто откинул голову на подголовник и закрыл глаза. Дорога была не длинной, скоро показался шпиль Ураниенборг-кирке, а затем и дом деда.

— Скажи им, пусть начинают без меня, — Мартин отстегнул ремень безопасности и вышел из машины, — я прогуляюсь немного, плохо себя чувствую. Пожалуйста, не смотри на меня так. Все нормально, просто мне нужно побыть минут десять одному.

Анна пожала плечами и придерживая воротник расстегнутого плаща, пошла в дом.

Заснеженный парк встретил его капелью. Солнце, изредка пробивавшееся сквозь тучи, медленно, но верно растапливало снег. Ветви ив прогнулись почти до земли под тяжестью сосулек. Кое-где образовались ручейки. Мартин нашел сухую скамейку, сел и закрыл глаза. Кружилась голова, подташнивало. Он вспомнил утро, церковь, крематорий. Все это будто случилось не с ним. Как могло произойти такое, что деда не стало, что тело его превратилось в пепел. Мартин не представлял как будет выглядеть его жизнь в ближайшее время. На свежем воздухе ему вскоре стало лучше, надо было идти в дом, скорее всего, его ждали.

Мартин открыл дверь в гостиную и неуверенно подошел к столу. Оставшаяся в доме Магда организовала фуршет для прибывших гостей наилучшим образом, на столах было много белого и красного вина в бокалах, тарталетки с зимним салатом, сельдь из Кристиансунна, тонко нарезанный испанский хамон, маринованные корнишоны, вареный картофель, неизвестно откуда взявшаяся выпечка и морс из морошки, который так любил дед. И когда она она все это успела?!

О своем отце говорил Гедеон. Рассказывал рыбалке, о лыжных походах на северных горах. Речь его была на удивление короткой и предельно простой, будто он вспомнил о своем норвежском происхождении. Гости выпили, дальше пошел дружеский, неформальный разговор. Сильвия вспомнила об увлечениях деда живописью. Все эти истории Мартин уже когда-то слышал, и в разгар общей беседы, полный своих мыслей, отошел от стола. В глубине гостиной он увидел знакомое лицо. Якобсен сидел в кресле, думая о чем-то своем и смотрел в окно. Магда позаботилась и о нем, на подоконнике перед ним стоял бокал с красным вином и тарелка с пирожками. Он сам ничего не мог заставить себя съесть, налил себе немного белого сухого вина и отошел к окну. Ему не хотелось быть в центре компании, особенно рядом с Сильвией и отцом.