И тут на него снизошла неземная отстраненность, благодать бесчувственности, которую можно было ошибочно принять чуть ли не за святость. Он смирился с непоправимыми вещами. Он разделил восторг зверя, почти пресытился ненавистью к греху, почти постиг СМЫСЛ своего изменения… Но не до конца.

Утолив информационный голод, глюк занялся всем остальным. Глазными яблоками, зрительными нервами, слуховыми рецепторами, речевым аппаратом, насосом, перекачивающим кровь…

* * *

Глюк не удовлетворился этим. Освободив дьякона, он отправился к автопоезду и вскрыл оба контейнера при помощи дисковой пилы. Были и другие способы, но он берег энергию.

То, что находилось внутри, превзошло все его ожидания.

* * *

Охотник мчался по шоссе в сторону города. Под ним ровно рычал лаково-черный «кавасаки-малышев» — довольно дурацкое и шумное средство передвижения, хотя и не лишенное определенной эстетической ценности. Вокруг клубилось седое утро. Холодный огонь сверкал впереди.

Глюк воспроизводил странные образы, вспыхнувшие в мозгу последней матрицы перед самым «переселением». Он не понимал, почему в сознании матриц иногда оставалась беспредельная, гнетущая ненависть к Ангелу вместо любви и благоговения; почему всякая мысль о Нем сопровождалась мраком отчаяния и безысходности.

По мнению охотника, Темный Ангел вовсе не был темным. Он излучал даже слишком много света. Его сияние ослепляло. Он был поистине светоносным. Его эманации были настолько многообразны, сложны, всепроникающи и вездесущи, что узреть истинный лик Создателя казалось абсолютно невозможным. Его суть была растворена во всем, но сам Он ускользал от прикосновений. Он таился в блеске своей славы.

Остановившись на вершине холма, глюк обвел взглядом изломанную линию горизонта. На западе лежал тревожный отсвет. Ветер терзал тополя, растущие вдоль дороги…

Охотник поднял лицо к небу. Он знал: за плотным занавесом туч были ледяные россыпи утренних звезд. Где-то там, среди них, находилось невидимое, но всевидящее око Ангела, распростершего крылья над миром. Охотнику этот мир казался верхом совершенства. В нем было все, что нужно смертному: Бог, вечность, время, судьба и тайна.

Он двигался налегке, оставив дьякону его смешное оружие. Не было смысла в декорациях. Клоны — его потенциальные жертвы — сами выбирали способ казни, сюжет гибели, мотив уничтожения и… путь к спасению. Каждое существо носило закодированный в сознании рецепт своей смерти. Почти все пути оканчивались тупиками. Повсюду стерегли призраки счастья. Иллюзии, фальшивые ценности и ложные фетиши заставляли бросаться в бессмысленную погоню, растерянно блуждать или вовсе замирать в тупой неподвижности. Но глюк знал один путь, который точно вел к свету.

* * *

…Невозможно описать то, что он почувствовал, когда увидел город. Лабиринт, где ему теперь предстояло охотиться и освобождать. Место, полное чуждой жизни. Черная луна, погруженная в тень большой планеты, висела над ним, как старое запылившееся зеркало. Из щелей в стенах лабиринта просачивалось замороженное сияние…

Внизу были огни, тоже указующие путь, но разительно отличающиеся от тех, недоступных, сияющих наверху, в вечной мерзлоте открытого космоса. Жуткие башни — иногда пустые, иногда пронизанные неестественным излучением — торчали на горизонте. В геометрически правильных пещерах копошились примитивные организмы, объединенные в непостижимо сложный механизм. И еще в сердце города была энергия, так похожая на энергию Светоносного. Глюк ощущал ее. Это было как птичий гомон, несмолкающий, сводящий с ума; налет невидимой стаи; атака сотен тысяч клювов, одновременно долбящих по черепу. Но он быстро научился ставить защиту.

И еще одно: теперь он стал в десятки раз сильнее. Он больше не нуждался в непрерывном формирующем излучении «Абраксаса». Он сделал первый шаг на пути регресса. При необходимости глюк мог совершить почти мгновенную обратную эволюцию от энергетического сгустка до любого биологического существа.

Ему достался практически неисчерпаемый источник энергии, который мог обеспечить его автономное функционирование в течение невообразимо долгого срока. При всем том источник имел смехотворно малые размеры. Он был похож на очень тяжелую сигаретную пачку. На всякий случай глюк взял себе несколько таких «пачек». Этого должно было хватить ему примерно на шесть миллионов лет.

Он был бы рад поделиться своей добычей с Ангелом. И когда-нибудь обязательно сделает это. Таким способом он вернет создателю ничтожную часть долга. Это будет его жертвоприношением на алтарь их цивилизации.

…Двое, составляющие одно. И больше никого в целом мире. В новом мире. Это касалось исключительно его и Ангела.

Если только им не помешают проклятые клоны!..

Пройдись по разрушенной улице и посмотри на смятенных владельцев развалин…

Разбей земляного идола, чтобы увидеть лица других идолов.

Джалаледдин Руми

Вечером они пересекли границу исламских и православных территорий Черноморской коалиции. Старик сразу же почувствовал себя лучше. Спокойнее, что ли, хотя вряд ли опасность миновала. Скорее наоборот. Приближалась запоздалая кульминация, а для многих вслед за кульминацией мгновенно наступает развязка. Развязка жизни — это, как ни крути, смерть. У старика и без того было стойкое ощущение, что он получил десяток лет взаймы. Он все еще предпочитал «западные ценности», но не вполне отдавал себе отчет в том, что же это такое. Может быть, он просто рассчитывал, что православные казнят его более гуманным способом?

Его спутники вообще ничего не почувствовали. Граница была воображаемой линией, абстракцией, существовавшей лишь в захламленных человеческих мозгах. Однако многие умирали из-за подобных абстракций. Мальчик знал это прекрасно, несмотря на отсутствие личного опыта. Он получал информацию от своих медиумов и поэтому жил, не совершая пагубных ошибок.

Третьей была девушка, которая шла в двадцати шагах впереди мальчика, — его недавнее приобретение. Медиум номер два. Старик неизменно оставался номером первым. Генетическая память обеспечила ему преимущество. Пока мальчику хватало этих двоих. Роли были распределены: старик — гид, ходячий путеводитель по городу и окрестностям; девушка — телохранитель и исполнитель приговоров. Мальчик был не жаден до живых игрушек. Но никто не знал, насколько велик аппетит его «брата».

В этой троице было что-то противоестественное. Они не могли составить полноценную семью, и в их отношениях не было и намека на равноправие. Посторонний вряд ли понял бы, кто на самом деле возглавляет группу. На первый взгляд они двигались хаотически. На тот же первый взгляд они были бродягами и случайными попутчиками. Ни один из них не тянул на преступника или изгоя. Но все трое были подозрительно чисты и здоровы — по крайней мере, внешне.