– Ну, это уже даже не фантастика, а какая-то чертовщина, – недовольно проговорил Марк. – Тут не до шуток. Зачем чернобородый проделывает с иконами эту непонятную операцию? Ведь не из простого любопытства он так рискует?

– Древние иконы имеют очень большую ценность не только для истинно верующих, но и для коллекционеров, правда, у них разное понимание этой ценности, – неуверенно ответил Пташников, оставив иронию Окладина без внимания.

– Но ведь этот таинственный взломщик не украл пока ни одной иконы!

– Значит, он разыскивает какую-то особо ценную икону.

– В церквах, в которые он проникал, есть очень ценные и древние иконы, – опять возразил краеведу Марк. – Однако они почему-то не привлекли чернобородого.

– Это лишний раз подтверждает мое предположение, что здесь действует не просто мелкий жулик, а рыба покрупнее, – упрямо проговорил Пташников, тряхнув седой головой.

Окладин собрался было что-то сказать, вероятно, снова поиронизировать над краеведом, но передумал и замкнулся.

Как ни ломал голову, я тоже не мог вразумительно объяснить поступки чернобородого. Может, он просто не в себе? Однако в электричке он произвел на меня впечатление человека умного и собранного, умеющего контролировать себя, никаких странностей в его поведении я не заметил.

Вдруг Пташников, растягивая слова, спросил Марка:

– Вы можете сказать, какие конкретно иконы вынимал чернобородый из иконостасов?

– И в Москве, и в Сергиевом Посаде его интересовали иконы евангелиста Иоанна, укрепленные на Царских вратах иконостасов.

– Иконы древние?

– Нет. Восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Особой ценности не представляют.

Глубоко задумавшись, Пташников некоторое время помолчал и порывисто поднялся со скамейки.

– Давайте-ка осмотрим здешний иконостас, – принял он решение. – Точнее – икону Иоанна на Царских вратах. Может, на месте и разберемся, в чем тут дело…

По пути мы невольно задержались возле Троицкого собора – древнейшего сооружения бывшего Александровского кремля. Дверь в собор была открыта, черный проем манил к себе, как холодная глубина колодца в жаркий день.

Не сопротивляясь этому желанию, мы следом за Ниткиным вошли в собор. Через световые прорези в цоколе купола пробивались золотисто-голубоватые лучи, падали на фрески с изображением ангелов и святых, на мрачную картину Страшного суда.

Пташников обратил внимание на медные двустворчатые двери, закрывающие южный вход в собор, вслух медленно, нараспев, прочитал сделанную на них надпись:

Краевед вопросительно посмотрел на Ниткина:

– Ворота из Новгорода. Известно, как они очутились в Александровой слободе?

– Во время Новгородского погрома по приказу Грозного их сняли из южного придела Софийского собора. Двери уникальные, изготовлены методом огневого золочения, с применением ртути, пары которой буквально убивали мастеров…

Густой голос Ниткина звучал в гулком холодном соборе торжественно, как проповедь. Казалось, от древних стен и сейчас исходят молитвы и плачи, а в застоявшемся воздухе до сих пор держится запах похоронных и венчальных свечей, дрожат на стенах зыбкие тени молящихся.

С желанием поскорее избавиться от тяжелых видений прошлого я первым вышел из Троицкого собора на территорию кремля. Но они преследовали здесь на каждом шагу.

Ниткин подвел нас к Распятской церкви-колокольне. По преданию, она была построена Иваном Грозным после расправы над новгородцами, на звоннице висел пятисотпудовый колокол, тоже вывезенный из разграбленного Новгорода.

Сюда поднимался Грозный звонить к заутрене вместе с Малютой Скуратовым и царевичем Иваном. Наверное, колокола этой звонницы известили и о смерти царского наследника.

Я спросил Ниткина про массивную, строгих очертаний пристройку к звоннице.

– Марфина палата. К Ивану Грозному никакого отношения не имеет, тут Петр Первый приказал содержать свою сестру Марфу Алексеевну…

Ответ Ниткина прозвучал так, словно царская сестра и сейчас томится в этой палате.

Далекое прошлое в бывшем Александровском кремле будто оживало: в проемах звонницы чудились опричники в черных монашеских одеяниях и среди них Грозный, слышался печальный звон ссыльного новгородского колокола, в зарешеченном окне на миг как будто показалось бледное лицо царевны Марфы, промелькнула и скрылась за углом палаты неуклюжая, долговязая фигура Петра.

Церковь, в которую пытался проникнуть чернобородый, представляла собой белокаменный четырехстолпный храм с шлемовидным куполом на грузном барабане и резным позолоченным крестом на растяжках. На восточном фасаде круто выступали апсиды, в западном была прорезана дверь, украшенная перспективным порталом, – уменьшающиеся в размерах арки уходили в глубь массивной стены.

Надо было обладать немалой ловкостью, чтобы по узкой каменной тяге вдоль стены подобраться к зарешеченному сводчатому окну. В случае падения чернобородый неминуемо покалечился бы – площадка возле фундамента церкви была выложена большими серыми булыжниками.

Я поставил себя на место чернобородого – и невольно поежился: несомненно, это был человек, способный на самый рискованный, безрассудный поступок.

Чугунным ключом с замысловатой бородкой Ниткин открыл обитую железными листами дверь, на нас дохнуло вековым холодом, и мы поочередно, пригнув головы, вошли в церковь.

С блеклых фресок на опорных столбах бесстрастно взирали вытянутые лики святых. До самых сводов высился в сказочной золоченой резьбе иконостас, отделяющий алтарь от основной части храма, возвышался амвон – с него священники произносили проповеди, дьяконы читали Евангелие. Слева и справа располагались клиросы – места для певчих.

Красота иконостаса притягивала взгляд и вызывала чувство безмолвного восхищения. Деревянные гирлянды цветов, виноградные гроздья, картуши в виде свитков и щитов, обрамленные затейливыми завитками, мерцали таинственно и величаво.

Иконостас православного храма имеет свою структуру – иконы в нем располагаются в строгом порядке, определенными «чинами». Нижний ряд носит название «местный чин». В центре – Царские врата, справа – икона Иисуса Христа, слева – Богоматери. Дальше – иконы праздника, которому посвящен храм, и местных святых.

Над иконами «местного чина» поднимается «деисусный чин». Прямо над Царскими вратами – икона Христа, справа от него – Иоанна Предтечи, слева – Богоматери, за ними – иконы архангелов, апостолов Петра и Павла, отцов церкви, воинов и мучеников, причисленных к лику святых.

Следующий, «праздничный чин» состоит из небольших квадратных икон, посвященных главным праздникам христианского календаря: Троице, Рождеству Христову, Благовещению, Крещению, Сретению, Преображению, Тайной вечере, Воскресению Христа, Вознесению, Успению Богородицы, Распятию Христа, празднику Покрова.