В кресле рядом с моей кроватью, сложив руки на груди, сидел Окладин, смотрел на меня недоуменно и сосредоточенно.

Возле дверей, плечом опершись о косяк, стояла взволнованная дежурная, устроившая нас в гостиницу.

Ощущая внутри жгучую, иссушающую жажду, я, не узнавая собственного пересохшего голоса, попросил пить. Пташников налил из графина стакан воды и протянул мне. Я схватил стакан с такой жадностью, словно боялся, что его отнимут. Вода струилась по подбородку, затекала под рубашку.

Сразу стало легче, хотя голова еще болела, а в теле была противная, отупляющая слабость.

– Что с вами случилось? – только сейчас дошло до меня, о чем спрашивает Пташников. Я приподнялся на локтях, краевед подложил под мою спину подушку. Рубашка и брюки на мне были мятые, нерасшнурованные грязные туфли валялись посреди комнаты.

В глазах Окладина сквозило осуждение. Наверное, меня можно было принять за пьяницу, проснувшегося в страшном похмелье.

Мне стало стыдно, хоть провались. Попросив еще стакан воды и залпом осушив его, я торопливо, перескакивая с одного на другое, поведал о том, что произошло ночью: о кольце на тумбочке, о попытке догнать его владельца и о происшедшем у крепостной стены.

Во время моего рассказа историк и краевед несколько раз переглянулись. Я понял: мне не верят, и горячо, еще более несвязно начал повторять случившуюся со мной необычную историю.

– Все это очень похоже на приключенческий сюжет, – не дослушав меня до конца, обронил Окладин.

Пташников промолчал, но по его выразительному лицу было ясно, что он подумал о том же.

Это разозлило меня. Голова все еще болела, в мыслях был разброд. События минувшей ночи перемешались, перепутались, и я даже подумал – уж не на самом ли деле приснились они мне?

Ночное преследование по пустынным улицам, черная фигура незнакомца впереди, тропинка вдоль крепостной стены, протяжный скрежет двери, пахучая струя в лицо, удар по голове – не слишком ли много событий для одной ночи?

Пожалуй, если бы кто-то рассказал мне такое, я тоже бы не поверил. Даже грязные ботинки – явное свидетельство того, что ночью я куда-то выходил из гостиницы, – можно было объяснить иначе, без золотого кольца и ночного преследования.

Я спустил ноги на пол, полез в карман брюк за носовым платком – и вынул кольцо! То самое золотое кольцо с красным граненым камнем, которое разглядывал ночью!

Окладин смотрел на меня, как на ловкого фокусника. Пташников не отрывал от кольца изумленных глаз. Дежурная у дверей охнула от неожиданности, и на ее лице еще отчетливее обозначился испуг.

Я протянул кольцо Пташникову:

– Вот вам вещественное доказательство, что все это было наяву, а не приснилось.

Краевед взял кольцо осторожно, словно боясь, что оно исчезнет, долго рассматривал его, сдвинув очки на лоб. Наконец растерянно проговорил, вернув очки на нос, а кольцо положив на тумбочку:

– В драгоценностях я небольшой знаток, но ясно, что кольцо ценное и старинной работы. Где-то я такое уже видел…

Только мельком взглянув на кольцо, словно оно вовсе не заслуживало внимания, Окладин бесстрастно произнес:

– Представим, это кольцо вы действительно обнаружили ночью на тумбочке и его действительно оставил ваш сосед по номеру. Но все остальное, извините, выглядит совершенно неправдоподобно. Вряд ли вы вообще покидали этой ночью гостиницу.

Я не мог понять, почему Окладин с таким недоверием относится к моему рассказу, словно случившееся со мной каким-то непонятным образом касается лично его.

Хотел резко ответить историку, как вдруг в комнате раздался тихий голос дежурной, которая по-прежнему стояла у двери.

– Вы не правы, – возразила она Окладину.

Тот резко повернулся к ней лицом:

– В чем я не прав?

– Ночью этот молодой человек, – сказала дежурная, кивнув в мою сторону, – выходил из гостиницы.

Вид у женщины был – краше в гроб кладут, голос дрожал от волнения и срывался.

– Да вы сядьте! – подал ей стул Пташников.

Дежурная благодарно кивнула, присев, прошептала едва слышно, не поднимая головы:

– Это я во всем виновата…

– Давайте по порядку, – сразу же остановил ее Окладин. – Сначала познакомимся. Как вас зовут?

– Зинаида Васильевна.

Историк назвался сам, представил нас с краеведом и деловито заговорил, взяв на себя роль следователя:

– Вот теперь мы можем спокойно разобраться, что же случилось. Значит, Зинаида Васильевна, этой ночью вы видели обоих жильцов триста седьмого номера?

– Да, – покорно кивнула женщина, все больше теряясь и нервничая. При этом она почему-то старалась избегать требовательного взгляда историка.

– Ночью вы о чем-нибудь говорили с человеком, оставившим это кольцо? – строго спросил Окладин.

– Я окликнула его, когда он был уже у дверей. Мне показалось, он хотел уйти незамеченным.

– А разве входная дверь на ночь не запирается?

Дежурная испуганно посмотрела на историка и опять отвела глаза в сторону:

– Вообще-то положено, но на этот раз я поленилась.

– Так, ясно. Что было дальше?

– Я спросила его, куда он на ночь глядя собрался. Он ответил, что попробует уехать ночным поездом, а если не получится, то вернется назад в гостиницу.

– Странно, зачем этому человеку понадобилось вас обманывать, – недоверчиво заметил Окладин, постукивая длинными пальцами по подлокотникам кресла.

– Не знаю.

– Наверное, перед уходом из гостиницы он все равно должен был сдать вам номер?

– Да, но он заплатил за двое суток, – замявшись, не сразу ответила дежурная.

Теперь историк тем же требовательным тоном обратился ко мне:

– А может, вы ошиблись и в темноте пошли за другим человеком?

Мне не понравилось, что Окладин все больше входил в роль придирчивого следователя, который не верил ни мне, ни дежурной. Поэтому в голосе моем проскользнуло недовольство:

– На улице больше никого не было. Если бы он направился к вокзалу, я обязательно заметил бы его.

– А если он поймал такси? – настойчиво цеплялся историк за свою версию.

– Дорога к вокзалу прямая, как линейка. Ни одной машины в это время на улице не было.

– Значит, ошибка исключается? – пытливо заглянул мне в лицо Окладин, словно в чем-то все еще подозревая меня.

– Это был мой сосед по номеру, я не мог ошибиться.

– В любом случае его надо найти, – сказал Пташников.

– Зачем?

Краевед удивленно развел руками: