Он уже поднял руку, чтобы прикоснуться к ее лицу, но, поколебавшись, провел пальцами по едва заметному шраму под левой бровью.

— У Люси точно такой же шрам, — задумчиво проговорил он.

От этого нежного прикосновения Брон почувствовала, будто вязнет, будто ее засасывает зыбучий песок.

— Возможно, это наследственное, — выдавила она из себя.

— Ей было шесть, она несла чашку и споткнулась, — продолжал он, вспоминая. — Сколько было крови…

Она припомнила свой аналогичный случай со стаканом, панику отца, самообладание матери, которая завернула ее в одеяло, сунула в руки отцу, а сама, сев за руль, отвезла их на станцию «скорой помощи». Делать все одному, наверно, очень трудно, подумала она. Быть матерью и отцом в одном лице, когда рядом нет никого, кто бы сказал тебе: «Не суетись… все будет в порядке…»

Что ж, все это ей знакомо. Она знала все о ночных страхах, когда казалось, что мама вот-вот умрет; знала мгновения радости, когда кризис в очередной раз проходил. И она тоже была одна. Рядом не было никого, кто поддержал бы ее, сказал бы, что все будет хорошо. Хотя она всегда знала, что наступит такой день, когда хорошо не будет.

— Шесть лет? Тогда это определенно наследственное, — сказала она охрипшим от волнения голосом.

Несколько секунд Фиц не двигался, словно о чем-то глубоко задумался, потом отступил назад. Опасность миновала.

Время было раннее, и посетителей в пабе почти не было. Брон не думала, что здесь ее может заметить кто-нибудь из фанатов сестры, однако Фиц, очевидно, этого не исключал, потому что усадил ее за столик в тихом уголке подальше от бара, прежде чем отправился заказывать сэндвичи, и вернулся с бокалом сухого белого вина для нее и чашкой кофе для себя. Она бы тоже предпочла выпить кофе, но он ее не спросил. И правильно сделал: Брук точно выбрала бы вино.

Хорошо бы знать побольше… О его отношениях с сестрой…

Брон отогнала эту мысль. Нет. На самом деле ее интересует только Люси. Как она выглядит? Чем увлекается? Кто присматривает за ней, пока отец на работе? Но Брук не стала бы интересоваться домашними мелочами. Что захотела бы она узнать через восемь лет?

— Чем ты сейчас занимаешься, Фиц?

Он взглянул на нее поверх чашки с кофе.

— Все еще делаю фильмы, но ничего такого, что стоило бы твоего внимания, Брук. Человек не может мотаться по белу свету, если растит ребенка. Но ты, конечно, это знаешь. Ты и тогда знала.

Так вот какой выбор сделала ее сестра… Материнским обязанностям предпочла карьеру. А он?

«Студия Фицпатрик»… Брон уставилась на его длинные пальцы, обхватившие чашку. Длинные, тонкие, сильные. Из него получился бы хороший керамист, подумала она. У него хорошо получалось бы любое дело. Тут она почувствовала, что ее щекам становится жарко от такого поворота мыслей, и спросила:

— Какого рода фильмы?

— Разве ты не знаешь? — Он пожал плечами. — Хотя с какой стати тебе это знать? Я делаю мультфильмы, Брук. Правда, хотел… мне нужно было работать дома, и когда другу пришла в голову идея создать детский телесериал… — он опять пожал плечами, — это было хоть какое-то занятие.

Потом вернулась бы Брук, и он взялся бы за намеченное? Да только она не вернулась.

— Если ты все еще занимаешься этим, значит, ты преуспел, — бодрым тоном сказала она. — Я могла их видеть?

Он скупо улыбнулся.

— Не знаю, Брук. Это зависит от того, часто ли ты смотришь детские телепередачи.

Проводя долгие часы у постели матери, она мало что видела.

— Ну а все-таки?

Он пожал плечами.

— Первым был «Мышонок Эйнштейна», потом «Пряник и Помадка», «Воздушный шарик Беллами»…

Она изумленно уставилась на него. Так это он сделал такие прелестные мультяшки? Фиц истолковал ее молчание как отрицательный ответ.

— Ну, может, ты видела «Могглов»? Это самый последний…

— «Могглы»? Это твоя работа? Они же просто великолепны…

— Ты их поклонница? — Он улыбнулся. — Тогда, если тебе очень повезет, обнаружишь одного из них в своем рождественском чулке.

— А откуда он возьмется, этот Моггл?

— Мы открыли свое производство и торопимся изготовить их как можно больше к рождественским праздникам. И еще книжки.

— Ты делаешь это сам? И у тебя еще остается время на то, чтобы создавать фильмы? А время на то, чтобы жить, у тебя остается? — У Брук это было любимым присловьем. Хотя она ни разу не поинтересовалась, откуда оно, время на личную жизнь, у сестры возьмется.

Фиц гневно сверкнул глазами.

— Если ты спрашиваешь, остается ли у меня время для Люси, то ответ таков: я делаю так, чтобы оставалось…

— Нет, что ты, я не об этом. — Не думая, Брон успокаивающим жестом положила ладонь ему на руку. Покрытая темным загаром рука на ощупь оказалась теплой и мускулистой. Внезапно опомнившись, она быстро отдернула руку. — Я поражена. Честно.

— Правда? — Он опустил глаза в чашку. — Что ж, это поддерживает местную экономику, хотя и не идет ни в какое сравнение с трудами по спасению земли.

Боже, с какой горечью это сказано. Но чему удивляться — он ведь остался с ребенком на руках.

— Но Люси наверняка в восторге.

Он вскинул на нее глаза, явно удивленный ее теплотой и воодушевлением.

— Да, она идеально подходит для испытания опытных образцов. — Фиц неожиданно улыбнулся не скупой улыбкой, а широко, по-настоящему, и у Брон часто заколотилось сердце. — То, что не сломается, пройдя через ее руки, с легкостью пройдет все обязательные для игрушек испытания на безопасность.

— Бедный ребенок, — сказала она с неподдельным сочувствием. — Я знаю, каково это.

— Да? Я что-то не помню, чтобы ты страдала неуклюжестью. Скорее наоборот, но поскольку тогда ты проводила большую часть времени лежа на спине…

Брон мучительно покраснела, и бокал у нее в руке опасно задрожал. Она быстро поставила его на стол, получилось слишком резко, но Фиц отреагировал мгновенно, как человек, привыкший предотвращать катастрофы такого рода, и не дал бокалу упасть.

— Не исключено, что беременность временно излечивает от этого недостатка, — задумчиво продолжал он, поправляя бокал.

Брон сурово отчитала себя за потерю самообладания. Брук никогда не покраснела бы в подобной ситуации. Нельзя втягивать себя в такие разговоры. Обернувшись назад, она спросила:

— А что там насчет сэндвичей?

— Я полагал, что ты не голодна.

Его тон намекал, что он все понимает: она отказывается от приглашения в прошлое.

— А я и не голодна, — раздраженно сказала Брон. — Но не сидеть же здесь полдня ради сомнительного удовольствия наблюдать тебя за едой.