Это отель «Кейо Плаза», и на двадцать девятом этаже ее ждет клиент.

Она посмотрела на часы. Почти шесть двадцать. «Может, — думала она, — молодой и учтивый клиент поможет мне вернуть свой сексуальный жар и все эти мелкие воспоминания уйдут?»

* * *

— Я — Ая, — сказала девушка, когда Кавасима открыл дверь.

Он заметил, что она обернулась и окинула взглядом коридор, прежде чем войти.

— Привет.

Касаясь ручки двери через платок, он закрыл ее на цепочку. Табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» Кавасима уже повесил с другой стороны двери. Девушка извинилась за опоздание и тут же, не переводя дыхания, попросила разрешения позвонить в офис.

С трубкой в руке, Тиаки окидывала взглядом помещение. Это был двухкомнатный, но неожиданно роскошный номер. «Носить такую простецкую одежду и при этом жить в таком номере, — думала она, — странновато. Но лицо как лицо, нормальное; если на то пошло, это более или менее мой тип мужчины. Не жирный, но и не тощий. Но отчего он не выпускает из рук этого дурацкого носового платка?»

— Могу я попросить чего-нибудь попить? — спросила она, повесив трубку.

У Кавасимы вызвало беспокойство то, что девушка не сводила глаз с двери. По-прежнему с носовым платком в руке он открыл мини-бар и достал баночку колы. Его томили тревожные мысли: что, если снаружи ее кто-то ждет? А может, ее остановили охранники и задали какие-то вопросы?

Подавая Тиаки колу, он указал взглядом на дверь и спросил:

— Что-то не так?

— Не так? — переспросила Тиаки, думая: почему бы вам, господин клиент, не заняться вашими собственными делами? Она сделала большой глоток, отпив половину баночки.

— Ты глаз не сводишь с двери, — пояснил он. — Что-то случилось?

Она достаточно хрупкая и маленькая, и кожа ее, пожалуй, не могла бы быть белей.

— Нет. Просто… — Тиаки не рисковала еще раз оживлять в своей памяти образ мужчины в плаще и потому решила попросту что-то придумать. — Я пошла в туалет… А там две женщины говорили на языке глухонемых, а мне всегда казалось, что видеть, как говорят на языке глухонемых, очень забавно, вот я на них и смотрела, а потом мы оказались вместе в лифте, а они все говорили, ну, в смысле показывали друг другу знаки. Хотя я не знаю… на вас производит сильное впечатление, когда люди разговаривают без голоса? Ну и вот, я не знаю — кажется, до сих пор о них думаю, — представляете, болтать, ничего при этом не говоря?

Тиаки была горда собой: эту ложь она придумала в одно мгновение, хотя основано было вранье на реальном происшествии. Восемнадцать дней назад она в самом деле видела, как две женщины разговаривают на таком вот языке жестов в местном супермаркете, и это впрямь произвело на нее сильное впечатление. Супермаркет был забит народом, там было шумно, но мирная тишина, казалось, окружала этих двух женщин. «Прекрасная ложь, — подумала она, — может быть, слишком хорошая для мужика в дешевеньком костюме и таких же ботинках».

— Язык глухонемых, вот как? — пробормотал Кавасима.

Он окинул девушку взглядом, не понимая, зачем она придумала такую смехотворную историю.

По крайней мере она благообразная, с ухоженными волосами и одевается со вкусом. Миниатюрная, но хорошо сложена. Маленькое личико, симметричные черты лица. Но взгляд глаз тревожный и немного стеклянный. Близорукая, что ли? Не то чтобы она боялась смотреть прямо в глаза, но, кажется, она не способна ни на чем сфокусировать взгляд. Как будто он не связан с ее сознанием. Такая женщина может находиться в комнате одна-одинешенька, не сводя глаз со стула.

Она напугана, внезапно решил Кавасима. Но чего же она так испугалась? И почему она вынуждена лгать? В любом случае надо обезвредить ее как можно скорее.

— Я никогда прежде не пробовал садомазохистского секса, — сказал он, — так что не уверен, что правильно представляю себе суть дела… Могу я попросить тебя раздеться и позволить себя связать?

Тиаки уже успела успокоиться, но тут ее шестое чувство вновь проснулось. Из личного опыта она знала: это худший из возможных типов. Что, если он, вместо того чтобы стимулировать ее либидо, в конце концов вновь пробудит в ней воспоминания, как тот мужчина в плаще? Эта мысль испугала ее. И что это за платок у него в руках? Выглядит он вполне мужественно — зачем же он держит платочек, как какая-нибудь старушка на похоронах?

— Может, мы лучше сперва сядем и поговорим? — предложила она. — Растопим лед, так сказать. И выясним, что каждый из нас больше всего любит…

— Ладно. И о чем же ты хочешь поговорить?

Кавасима в нетерпении взглянул на часы. Было уже почти семь. Мысленно представляя себе все, что нужно совершить по окончании ритуала, он хотел как можно скорее перейти к делу, однако боялся возбудить в ней беспокойство или подозрения.

— О чем угодно… Расскажи мне, что тебе нравится. Или, например, о самой гнусненькой извращенности, которую тебе удалось в своей жизни проделать?

Ей придется учить мужчину в дешевом костюме тому, как возбудить ее, и объяснять, как здорово им обоим будет, если они воспользуются эластичным бинтом, чтобы один только ее клитор выступал для него из повязки — чтобы смотреть, трогать, лизать…

«Самая гнусненькая извращенность, которую тебе удалось в своей жизни проделать». Кавасима поежился при этих словах, потому что сразу представил себе женщину, которую он ударяет ножом для колки льда. Колотить друг друга до изнеможения, потом плакать, просить друг у друга прощения и, сняв одежду, целовать только что поставленные синяки и шишки — вот такое она любила. Иногда, когда она как следует ударяла его кулаком, он думал: через минуту она будет вылизывать это самое место.

Он видел перед собой кожу клубной девушки, гладкую, без морщин. Как ему не терпится перерезать ей ахиллово сухожилие!

— Ты видел когда-нибудь, как женщина мастурбирует?

Тиаки улыбнулась, говоря это, но быстро прикусила язык. Она представила себе, что этот мужчина в дешевом костюме вообще никогда не делал ничего гнусненького, кроме как в стрип-клубах или в банях. Первое, что ей надо сделать, — это привести его в соответствующее настроение. Призывно глядя ему в лицо, она встала с дивана, подняла юбочку от Дзюнко Симада и уперлась одним коленом в ручку кресла, показывая красные трусики над черными чулками. Она засунула указательный пальчик в рот, как бы смачивая его слюной, а потом стала нежно трогать им внутреннюю поверхность своих бедер. «Наверняка он раньше ничего такого не видывал, — думала она. — Я вас так сейчас обработаю, господин клиент, что вы против воли истечете семенем и запачкаете ваши дешевенькие трусики. А потом мы вместе примем душ, и я научу вас, как закрепить эластичную повязку на душе».

«Какая странная обувь, — думал Кавасима. — Короткие, со шнурками сапожки, закрывающие лодыжки, черные, на шпильках. Надо попросить ее снова надеть их, прежде чем он ее свяжет. Потянуть на себя за шпильки, чтобы как следует выступило ахиллово сухожилие, а потом резко резануть острием ножа. А что потом будет с сапожками? — спрашивал он себя. — Просто съедут на носок или упадут, когда сухожилие будет рассечено?»