Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раиса протяжно вздохнула и продолжила:
– Чего греха таить, я хозяйке позавидовала. Анфиса может не работать, продаст кольцо из запаса или серьги – хватит средств ей на все свои удовольствия. А потом скандал случился. Приехал к ней сын Борис. Я впервые про наследника услышала, а он – вот он! Некрасивый, тощий, плохо одетый – июнь на дворе, а на парне сапоги зимние. Не удержалась, спросила: «У вас нет обуви по сезону?» Боря тихо ответил: «В детстве нас одевали, обували, кормили, но вечно в интернате жить не получится. Я больше не воспитанник, а вещей на летний сезон не дали. Мама не рада будет меня видеть, да я не стану ей надоедать. Насильно мил не будешь. Пришел денег один раз попросить. Мне надо где-то прописаться. Я хочу в институт поступить. Хорошо учился, две четверки только в аттестате». Мне парня жаль стало, но ответила ему: «Точно не знаю, но вроде воспитанникам интернатов государство комнату или даже квартиру дает». «По закону так, – согласился Борис, – да квадратные метры положены тем, у кого родителей нет, а у меня мать есть. Она от меня официально не отреклась. Не знаю почему. Может, вы в курсе? Когда мне двенадцать исполнилось, я обрадовался – подарок получил, конфеты в придачу. И в тот же день приехали муж с женой за мальчиком из младшей группы, усыновили его, забрали домой. Я у окна стоял, глядел, как мужчина ребенка несет, а женщина рядом идет. Такие счастливые. И тут воспитательница, Виктория Павловна, подошла, усмехнулась: «Тоже так хочешь?» Викторию Павловну никто у нас не любил – вредная была очень, – но ко мне она почему-то хорошо относилась. Я кивнул. Женщина засмеялась: «Выкинь глупость из головы, подростков очень редко в семьи забирают. Никому взрослые не нужны. Какая от вас радость? Только маленьких все хотят». Обидно стало, удивился: «Почему, когда мне три, четыре, пять лет было, меня никогда приемным родителям не показывали?» «Так у тебя мать есть, – сообщила воспитательница, – она от тебя не отказалась, отдала на время в связи с тяжелым материальным положением. Обещала навещать. И все, ни разу не приехала». Если отказа нет, то ребенок не сирота. Когда я из интерната уходил, Виктория Павловна дала мне адрес Анфисы Егоровны, сказала: «Может, кукушка тебе разок поможет? Ботинки купит летние!»
Раиса чихнула.
– Будьте здоровы, – быстро сказала я.
– Холодно что-то, – поежилась Атаманова. – Сказала парню, что ему лучше уехать. И тут хозяйка появляется! Окинула юношу взглядом, спросила: «Вы мастер? Проходите в дом, Раиса покажет, где розетка не работает». Юноша в ответ: «Нет, я ваш сын Боря. Из детдома выписали, жить негде. Мама, помогите один раз, пожалуйста!» Стою ни жива ни мертва. Что Анфиса сделает? Меня вон выгонит точно, прощай, работа. Но хозяйка рассмеялась, потом спокойно сказала: «Молодой человек, вы придумали неплохую историю, прикинулись моим сыном в надежде получить жилье, еду, деньги на расходы. Но тот, кто вам сообщил о моем ребенке, не знает ничего про Борю. Поэтому сейчас быстро и молча проваливайте. Скажите спасибо, что не изобразила восторг, не пригласила вас пообедать и не вызвала полицию за время поедания вами, вруном, куриного супа, я вас просто выгоняю. Ну? Раз, два, три…» Парень пошел по тропинке к калитке, обернулся: «Честное слово, я ваш сын!» «Честное слово, я не твоя мать, – расхохоталась Анфиса. – Если решил состричь с меня деньги и жилье, то, мальчик, ты ошибся. Борис Никитин мертв. У тебя есть две минуты, чтобы уйти, по истечении данного времени вызову полицию».
Раиса опять чихнула:
– Как вам такое?
– Вы не знали, что сын хозяйки скончался? – задала я вопрос.
Атаманова опустила подбородок на грудь:
– Хозяйка никогда не упоминала ни о мальчике, ни о его смерти.
– Выпускник детдома больше не приходил?
– Нет, он мошенник, – тихо ответила Раиса. – Настоящий ребенок потребовал бы проведение теста ДНК, доказал бы свое родство. А после смерти матери предъявил бы свои права на дом и все ценное. Но он не появился, значит, Анфиса оказалась права.
– И кому все досталось?
– У Егора Кирилловича была младшая сестра Авдотья, а у той – дочь Глафира. Еще у него вроде был сын, имени его не помню. Наверное, они наследство получили. Не знаю точно.
Я поерзала на ведре:
– Анфиса дружила с родней?
– Авдотья никогда не приезжала в гости, а я жила в домике, который стоит в глубине участка. Анфиса придерживалась правил, которые сама себе написала. Говорила, что спать ложится ровно в восемь. В семь мне следовало уйти к себе и не выходить во двор ни под каким видом. Вставать ей надо было в одиннадцать. Может, кто к Никитиной и заходил, да я не видела.
Глава тринадцатая
– Странный график, – удивился Семен, – с двадцати до одиннадцати! Спать пятнадцать часов? Хотя, может, пожилым людям столько надо? Или к ней кто-то наведывался, поэтому хозяйка прислугу убирала.
– Вы до какого места прослушали запись? – осведомилась я.
– «Вставать ей надо было в одиннадцать», – процитировал Кузя, – это предпоследнее предложение.
– Тогда сама продолжу. После смерти Анфисы Раиса растерялась, не понимала, что ей делать, не знала, кто возьмет на себя похоронные хлопоты, нашла в телефонной книге Никитиной телефон Авдотьи, позвонила ей. Ответил мужчина, назвался сыном Авдотьи. Имя у него простое, Саша, Леша или Сережа – домработница точно не помнит. Он сразу приехал, показал завещание, велел Атамановой немедленно собирать пожитки. Раиса от такого известия еле на ногах устояла, стала просить, чтобы ей дали несколько дней на