Набор обвинений в адрес арестованного командно-начальствующего состава РККА был самый разнообразный – от шпионажа и вредительства до антисоветской агитации. Общим для всех, своего рода обязательным пунктом обвинения являлось участие в одном из подразделений военно-фашистского заговора, а для большинства представителей других стран и народов – участие в антисоветской националистической организации (украинской, латышской, польской и т. д.). Приведем на сей счет некоторые примеры, используя материалы на лиц, освобожденных из-под стражи как накануне Великой Отечественной войны, так и в ходе ее.

В чем только не обвиняли арестованного полковника А. И. Лизюкова! Одно из обвинений сводилось к тому, что он, командуя тяжелой танковой бригадой, участвовавшей в парадах на Красной площади, намеревался совершить террористический акт над руководителями ВКП(б) и Советского правительства путем наезда танка на Мавзолей во время одного из парадов. Эту идею приписали начальнику Управления механизации и моторизации РККА, командарму 2-го ранга И. А. Халепскому.

Заполучив в свои руки такой «выигрышный» материал, начальник особого отдела Ленинградского военного округа B. C. Никонович решил его еще более усилить. Он дал указание следователю по делу А. И. Лизюкова, чтобы тот составил протокол «покрепче» и заставил арестованного полковника подписать его. На заявление следователя, что показания Халепского неправдоподобны, Никонович предложил (читай – приказал) порвать московскую выписку и заменить ее другой, в которой бы указывалось, что Лизюков и его подчиненные намеревались обстрелять Мавзолей из танковой пушки.

Версию об использовании «заговорщиками» танков для захвата власти в Москве и ликвидации там руководства ВКП(б) широко использовали следователи НКВД при допросах арестованных командиров танковых и механизированных соединений. Например, при обвинении полковника И. В. Кубинского, бывшего командира 4-й Киевской танковой бригады Резерва Главного Командования. Один из пунктов обвинения его звучал так: «Подготовка по заданию Якира (командующего войсками Киевского военного округа. — Н.Ч.) тяжелой танковой бригады к походу на Москву с целью разгрома Кремля»[7].

Каждый выход на волю после «погружения во тьму» сопровождался целым рядом драматических коллизий. Покажем это на примере трех арестованных комбригов: Корница Владислава Викентьевича – бывшего начальника штаба 14-го стрелкового корпуса, Богослова Ивана Ефремовича – начальника Борисоглебской военной школы летчиков, Мейера Алексея Петровича – начальника Сталинградской (Качинской) авиашколы.

Комбриг В. В. Корчиц был арестован 9 мая 1938 г. К этому времени уже вовсю шло «очищение» рядов Красной Армии, прежде всего ее командно-начальствующего состава, от «националов», т. е. представителей других наций и народностей, не входивших в состав СССР, тем более выходцев из стран, граничащих с Советским Союзом (поляков, финнов, латышей, литовцев, эстонцев, китайцев, корейцев и т. п.). Владислав Викентьевич Корчиц был поляком, уроженцем бывшей Гродненской губернии бывшей российской империи. Накануне Октябрьской революции он служил в старой армии в чине прапорщика. В Красную Армию поступил в августе 1919 г. Службу проходил на командных и штабных должностях. С 1930 г. состоял кандидатом в члены ВКП(б), исключен из ее рядов незадолго до ареста – в марте 1938 г. с формулировкой – «за потерю политической бдительности, сокрытие своего социального происхождения и как не внушающий политического доверия»[8].

Обвинялся В. В. Корчиц по ст. ст.54-1«б», 54-9, 54-11 УК Украинской ССР. Учитывая национальность Корчица, особисты пустили его по линии ПОВ – Польской организации войсковой. Усиленное воздействие на него со стороны следствия началось уже с первого допроса. Еще 20 мая 1938 г. ему предъявили обвинение в том, что он по заданию ПОВ проводил шпионскую и диверсионную работу. А первый допрос продолжался трое суток без перерыва (27–30 мая), т. е. следователи сменяли друг друга, а подследственный все эти дни оставался без сна и отдыха. Если быть конкретнее, то Владислав Викентьевич обвинялся в том, что он с 1921 г. якобы состоял в организации ПОВ, существовавшей в частях РККА, готовил диверсионные акты, проводил вредительство в области планирования боевой подготовки подчиненных ему войск, а также передавал польской разведке секретные сведения о частях и соединениях Красной Армии.

Не выдержав физических и моральных истязаний, В. В. Корчиц признал себя виновным в инкриминируемых ему преступлениях. По его первоначальным признательным показаниям, в ПОВ он был завербован в 1921 г. Ф. А. Клышейко (в 30-х годах комдив Ф. А. Клышейко был помощником командующего войсками Приволжского военного округа по авиации). Владислав Викентьевич также показал, что по контрреволюционной работе он якобы был связан с комдивом К. Ф. Квятеком (тоже поляком по национальности) — командиром корпуса, а затем заместителем командующего войсками Харьковского военного округа.

На допросе 24 декабря 1938 г. Корчиц отказался от всех ранее данных им показаний, заявив, что все они являются вымышленными и ложными. И далее на этой позиции Владислав Викентьевич уже стоял до конца, несмотря на все попытки следователя вернуть подследственного в «лоно» первоначальных показаний. К тому же обнаружилось, что в показаниях Ф. А. Клышейко вербовщиком В. В. Корчица выступал не он, а некто Рыхлевский, обнаружить которого не удалось. Вдобавок к этому. Владислав Корчиц не проходил по показаниям К. Ф. Квятека. И еще один характерный момент – перечисляя якобы завербованных им в заговор лиц, Корчиц наряду с реально живущими назвал и ряд вымышленных.

При такой слабой доказательной базе нельзя было надеяться на успех прохождения дела в суде. Например, о шпионской и диверсионной деятельности В. В. Корчица в деле никаких материалов не было, кроме его собственноручных показаний, от которых, как было сказано, он отказался в конце декабря 1938 г. Стремясь как-то подкрепить первоначальные обвинения в адрес В. В. Корчица, следователи «организовали» составление акта некой комиссии о его антисоветской, вредительской деятельности. Однако в этом документе, состоящем из голословных фраз о вредительстве, проводимом В. В. Корчицем, ничего серьезного по обвинительной части, с привлечением документов и свидетельских показаний, не было. Нельзя же, например, всерьез принимать за преступление, за деятельность антисоветского характера такой эпизод, вошедший в названный выше акт комиссии: «В мае 1937 года Корчиц, враг народа Виссарионов и Лойф (командир 234-го стрелкового полка. — Н. Ч.) ехали на автомашине в гор. Чугуев, где Корчиц выразил явно антисоветское мнение по вопросу о быте и жизни командного состава РККА и о ценах на продукты питания. Корчиц заявил, что “нашему командиру материально живется значительно хуже, чем старому офицерству”»[9].

Учитывая все приведенные выше обстоятельства, заместитель военного прокурора Харьковского военного округа бригадный комиссар И. Н. Николаев своим постановлением от 12 января 1940 г. дело В. В. Корчица прекратил за недоказанностью обвинения. Копии этого постановления были направлены начальнику особого отдела ХВО – для исполнения и начальнику тюрьмы – для освобождения В. В. Корчица из-под стражи. Этого же потребовал и заместитель Главного военного прокурора диввоенюрист Н. П. Афанасьев в своей телеграмме от 14 января 1940 г. на имя начальника особого отдела округа майора госбезопасности М. Е. Ростомашвили.