Бока Мазокура от природы были покрыты, словно брызгами краски, синими, коричневыми и красноватыми пятнами, так что, можно согласиться с утверждением, что живописцем он родился. «Как родился, так и пригодился», – порой говорил Мазокур загадочно.

– А где же армада больших транспортов? – спросил подслеповатый профессор Алектор, которые еще не успел придать своему густо тонированному пенсне прежний, прозрачный вид.

– Да вон они, профессор, – отозвался Премудрый Плимутрок, указывая куда-то в морскую даль.

Там, на расстоянии никак не меньше мили от берега, покачивались главные сбивни агрессоров.

Дело в том, что минувшей ночью на флагманском сбивне произошло событие, о котором никак не могли знать в Кур-Щавеле. Шальной красный луч, отраженный от зеркального пенсне неведомого миру пернатого героя, случайно поразил прямо в глаз не кого-нибудь, а самого Великого Хоря. И он, как тому и положено быть, окаменел. А, согласитесь, окаменевший директатор годится разве что для памятника самому себе, но уж никак не для командования вооруженными силами государства.

Ах, до чего же повезло Кур-Щавелю, что никто и никогда из его обитателей так и не узнал про это феноменальное по точности попадание лучика в глаз Великого Хоря! Проведай они об этом, и в городе такое бы началось…

Перво-наперво все два десятка очкариков, осмелившихся выступить с одними лишь зеркальными линзами против зубастых и когтистых хищников, орали бы наперебой, квохтали и кукарекали на разные лады, что именно он, и никто другой, поразил Великого Хоря и тем самым решил исход войны. Каждый требовал бы себе как минимум – прижизненного памятника на площади Яйца и пожизненного председательствования в «Куриных мозгах».

А еще… Обязательно нашлись бы такие, кто клялся и божился бы, что снайперски выцеливал глаз Великого хоря, сидя в своем курятнике. Оттуда, мол, флагманский плот нападавших был якобы виден куда лучше, чем с берега! И он спокойно, без нервов и не обращая внимания на гипнотические глазки хорьков, совершил свой подвиг в одиночестве и безмолвии!

Но всемилостивая судьба избавила цветущий Кур-Щавель от этих распрей, вполне могущих стать бесконечными.

А на флагмане Великого Хоря… Волей-неволей временное командование пришлось взять на себя главному советнику Опусу. Но воевать – это вам не хлебно-хвалебные оды писать. И Опус, «от греха», распорядился отвести главные плоты подальше от берега. А то – Хорь его знает! – мало ли какие еще бяки припасены у этих хитрющих и исключительно воинственных кур и петухов. Которые – вот ведь лицемеры! – только притворялись безобидными, заманивая несчастных хищников в коварно подстроенную ловушку…

– А что будем делать с этими? – прокудахтал невесть откуда подскочивший доцент Петел.

Он указывал на обездвиженные тушки крыс и хорьков, усеявшие берег.

– Действительно…

– Не закапывать же!

– Они все-таки живые. Пока.

Такие голоса слышались то тут, то там.

– Спросим-ка Премудрого Плимутрока, – предложил профессор Алектор.

– Да-да, пусть говорит Премудрый Плимутрок! – сурово подтвердили петушки-забияки Лег и Аям, снимая уже не нужные зеркально-тонированные очки.

– А что тут скажешь? – вздохнул старый Плимутрок. – Раз уж они есть, то пущай себе будут… Не мы их произвели на свет, не нам их судить.

Раскисших, как теплый холодец, крыс и хорьков на всякий случай связали, поклали рядками на малые десантные сбивни, уткнувшиеся в берег, оттолкнули… И поплыли они в открытое море, к главным плавучим транспортам флотилии хищников, благо ветер в этих краях всегда был попутным для отъезжающих.

Великого Хоря приводили в чувство. Сначала – осторожно, едва трогая священные телеса. Потом щекотали ему пятки, наконец, осмелились даже пощекотать подмышки…

К полудню Великий Хорь очухался сам, и тут же главный советник Опус подал ему аж тройную порцию птичьих консервов – как-никак, директатор по причине своей отключки не питал себя уже полсуток!

– Опять консервы, – вяло тыкал когтями в блюдо Великий Хорь. – Они действуют на нервы! Уж лучше – падаль, мясо стервы[11]!

Опус принялся было аплодировать поэтическому гению своего повелителя, но дело принимало нешуточный оборот – тут уж не до рукоплесканий…

Великий Хорь в ярости отшвырнул набившее оскомину месиво.

– Мяса хочу! Сердца куриного, еще живого, теплого, трепыхающегося! – трубил директатор во всю мощь своей глотки. – Эй, Опус-Козлопус, зови сюда висельников! Ты вчера очень правильно назвал этих ленивых и трусливых бобров.

– У нас только две мачты на флагмане, – деловито констатировал опоссум-карьерист. – На остальных пяти плотах – по одной. Итого – семь мачт с двумя реями на каждой. Любая рея – о двух концах. Так что, мой повелитель, мы можем за один раз вздернуть на веревках двадцать восемь сепаратистов-рыбоглотов! А их, бобров-то, всего двадцать два. Вмиг управимся, делов-то! Гениальная идея, о Полнолунный!

Опус и все другие подданные величали директатора титулом «Полнолунный» вовсе не потому, что у Великого Хоря была округлившаяся от обжорства харя. О нет. Просто в Княжестве Хищных Зубастиков издавна покланялись полнолунию, праздновали его наступление ежемесячно. Эти три дня директивным порядком были объявлены в княжестве выходными, ибо хорьки не могли выходить на привычную охоту: их гипнотический взгляд терял свою мощь при полной луне, лунный свет «разбавлял» парализующую силу красных лучей.

Распоряжению директатора о «праздном полнолунии» были вынуждены подчиниться и все прочие хищные зубастики, хотя их промысел вовсе не зависел от наличия или отсутствия на небе ночного светила.

Итак, через минуту все двадцать два бобра, насупленные и преисполненные перед смертью чувством собственного достоинства, построились в просторной каюте Великого Хоря.

– Ну вот что, бездельники, – объявил правитель княжества. – К смертной казни вы все уже приговорены за саботаж в военное время. Это раз.

– Это – только раз, только начало! – угрожающе крикнул Опус, – Полнолунный, если захочет, может повесить вас и дважды, и трижды!

Великий Хорь властным жестом остановил главного советника.

– Но! – поднял он вверх самый длинный коготь. – Я предоставляю вам отсрочку исполнения приговора.

Бобры заметно повеселели.

– Раз уж мы все равно оказались в этих краях, то приказываю взять курс на Империю Гройлеров!

– Да-да, на Империю Гройлеров! – поспешил ввернуть Опус, хотя такой поворот был для него полной неожиданностью.

– Не удалось напиться живой куриной кровушки, так хоть вволю поедим гройлерного мяса! Исполняйте!