Да ведь это мы, подумал Грегор. Он наклонился к молодому человеку, который, будучи не более полуметра ростом, сидел на низкой подставке, и заглянул ему в лицо. Вот точно так же мы сидели в Ленинской академии и точно так же читали, читали. Возможно, при этом мы опирались на локти, возможно, курили папиросы — хотя это не поощрялось, — возможно, мы иногда отрывали глаза от книги, но мы не видели даже колоколов Ивана Великого за окном, так мы были погружены в чтение. Он — это мы. Сколько ему лет? Столько же, сколько было нам, когда мы так же читали. Восемнадцать, не больше восемнадцати. Грегор наклонился еще ниже, чтобы повнимательнее разглядеть лицо юноши. У него наше лицо, подумал он, лицо нашей юности, лицо юношей, которые в этой жизни сделали выбор: читать тексты, которые казались им очень важными. Но вдруг он заметил, что молодой человек совершенно другой. Он вовсе не был погружен в чтение. Он вовсе не предавался своему занятию. Что же он, собственно, делал? Он просто читал. Он читал внимательно. Он ничего не пропускал. Он читал сосредоточенно. Но он читал критически. Он выглядел как человек, который в любой миг совершенно точно знает, что именно он читает. Его руки были опущены, но, казалось, он готов в любой момент поднести палец к тексту и показать: это не так. В это я не верю. Он другой, снова подумал Грегор, он совсем другой. Он легче, чем были мы, он больше похож на птицу. Он выглядит как человек, который в любой момент может захлопнуть книгу и встать, чтобы заняться чем-то иным.

А разве он не читает один из своих священных текстов, спросил себя Грегор. Разве он не похож на юного монаха? И вообще: возможно ли это — быть молодым монахом и не дать Писанию овладеть тобой? Постричься в монахи и остаться свободным? Жить по правилам, не связывая дух?

Грегор выпрямился. Он был растерян. Он наблюдал за молодым человеком, который продолжал читать, словно ничего не произошло. И все-таки что-то произошло, подумал Грегор: я увидел человека, который действует совсем не по заданию. Человека, который может читать, а потом встать и уйти. Он посмотрел на скульптуру с завистью.

В этот момент он услышал звук открываемой двери и шаги. Обернувшись, он увидел человека, который снял свою шкиперскую фуражечку, пройдя несколько шагов в глубь церкви.

ЮНГА

Он съел полную миску жареного картофеля, которую поставила перед ним мать, и потом закусил еще манным пудингом. Хорошая основа, подумал он, слушая, как она снова начала бурчать, она хочет, чтобы у меня была хорошая основа. То, что я мог узнать у Кнудсена, я давно знаю. Я могу водить лодку, могу управляться с сетью, и с погодой и с морем я справлюсь. Хорошая основа, твердят взрослые, но они имеют в виду только одно: что каждый должен усваивать вcе так же медленно, как они сами, глупые людишки. Да я и сам дурак, одернул он себя, потому что никак не могу вспомнить третью причину, последнюю причину, по которой хочу удрать отсюда. Он посмотрел на фото отца, висевшее на стене. Тот стоял на набережной Рерика возле своей лодки, украшенной гирляндами, и на нем был его выходной костюм, потому что, как рассказывала мать, был день рождения кайзера. Юнга терпеть не мог эту фотографию, потому что отец на ней выглядел как любой другой рыбак в Рерике, как любой рыбак в выходном костюме. И конечно же, этот человек на фото не знал ответа на вопрос о последней причине.

КНУДСЕН — ГРЕГОР

Он уж тут как тут, подумал Кнудсен. Никакого условного знака между ними оговорено не было. Брэгевольд его просто описал: серый костюм, молодой, гладкие черные волосы, чуть ниже среднего роста, велосипедные зажимы на брюках. Наверняка из Союза молодежи, решил Кнудсен, знаю я этих типов. Они не рабочие, эти парни, и не настоящие интеллигенты. Просто жесткие, тренированные ребята. Я бы предпочел, чтобы ко мне они прислали настоящего рабочего.

— Извиняюсь, — сказал Грегор. — Я тут очень интересно провел время.

— Здесь, в молельном сарае? — спросил Кнудсен.

— Да, — ответил Грегор, — беседовал вон с ним! — он указал на скульптуру читающего молодого человека.

Ну и забавная птица этот инструктор ЦК, подумал Кнудсен. Он равнодушно посмотрел на деревянную фигуру. Та ли это самая, о которой говорил пастор? Нет, исключено. Пастор говорил о какой-то священной фигуре. А в этой нет ничего святого.

— Ты из Союза молодежи, товарищ? — спросил он Грегора.

Грегор кивнул. Вообще-то он уже немножко староват для молодежного союза, подумал Кнудсен, один из тех, кто никак не расстанется со своим Союзом молодежи. Для таких партия — это старики.

— Встреча в церкви — хорошая идея, — сказал Грегор. — До этого еще никто не додумался. — Он хотел сказать что-то приятное Кнудсену, потому что видел, каким жестким был его взгляд.

— У тебя ко мне длинный разговор? — спросил Кнудсен. — Или решим прямо здесь?

Мне надо как можно скорее убраться отсюда, подумал он. Вообще не надо было приходить. Какой смысл ставить все на карту только для того, чтобы поболтать с этим парнем. Я бы мог уже выйти в море. Он словно услышал стук мотора и шипенье воды, разбиваемой носом катера.

— Церковь будет открыта еще полчаса, — сказал Грегор. — Этого достаточно.

Они сели на скамью в той части церкви, где было темнее всего, и Грегор стал объяснять Кнудсену новую систему организации по группам из пяти человек. Всюду партия делится на группы, в каждой пять товарищей, которые не знают друг друга. Группы совершенно самостоятельны и подчиняются непосредственно ЦК. И только ЦК знает имена руководителей групп. Таким образом, эти не могут парализовать весь партийный аппарат какого-нибудь города, арестовав несколько руководящих товарищей.

— Да это только кажется делением на группы, — возразил Кнудсен. — На самом деле это еще большая централизация. Если взлетит ЦК, то и вся партия окажется в дерьме. — Он подумал: да она и так в дерьме.

— ЦК не взлетит, — сказал Грегор.

Он знал, что не убедил Кнудсена. Уже все члены партии перестали довольствоваться простыми объяснениями.

Но Кнудсен не стал развивать эту тему. Никаких долгих диспутов, подумал он. К тому же он чувствовал себя в церкви весьма неуютно. Если кто-нибудь заметил, что я входил в церковь, то скоро весь город начнет судачить об этом. Кнудсен, эта красная собака, был в церкви, скажут они. Такое событие сразу же привлечет внимание этих. Тут что-то не так, заподозрят они, Кнудсен снова проявляет активность.

Он хотел вытащить из кармана куртки свою трубку, но вовремя одумался, где он, и оставил трубку в кармане.

— Здесь в Рерике не будет никаких групп по пять человек, не будет никаких пятерок, — сказал он. — Даже двоек не будет.

— Хочешь сказать, что ты остался здесь один?

Кнудсен кивнул. Он мрачно усмехнулся, не глядя на Грегора.

Грегор посмотрел на профиль Кнудсена, потом прямо перед собой, в сторону главного алтаря. Там, впереди, все еще сидел молодой человек и читал свою книгу. Еще минуту назад Грегор говорил об активизации партийной работы. Теперь он только и мог, что спросить: