НИКОЛАЙ (неожиданно для всех): Убей его, дядь Вась! Убей сам! Ты его убить должен! Ты!

БЛАГУШИН (опять останавливается в нерешительности, смотрит на Николая, затем, как бы отмахиваясь от него): Нет! Не-ет! Энтого не может быть! Тьфу!.. (Затем оборачивается к Гринбергу). Не-ет! Я грех на душу не возьму! Слишком легко энто для тебя будет! Пусть с тобою Мытарь разберётся….

НИКОЛАЙ: Дядь Вась! Сам!.. Убей Зверя Сам!.. Заклинаю тебя!

ВЕРА: Не надо, Василь Михалыч! Не надо! Прошу! На мне энтот грех тогда будет! Я же его получается выдала!

ГРИНБЕРГ: Одумайся, Благушин! Тебе же это не простится никогда! Наши придут – повесят, как собаку!

БЛАГУШИН: До энтого ещё дожить надобно! А тебя, падаль, я уже сейчас на берёзе висящим видеть хочу…. С табличкой: «Убийца мирных женщин и детей». И чтобы каждая местная баба, дед и подросток, поминая, что сделал ты в Сухотчево, плюнули в тебя и в твоём лице – в каждого такого душегуба нквдэшного.

(Начинает сильно колотить в дверь и звать охрану. Через небольшое время слышится недовольный голос Гришки Уварова).

УВАРОВ ( подходит к двери сарая): Чего буянишь? Что, не спится? На тот свет торопишься?

БЛАГУШИН: Ты, Гриш, не ругайся! Ты лучше Сашка́ позови! Тут сюрприз для него есть!

УВАРОВ: Чегой за сюрприз-то в два часа ночи? Ты, Василий, совсем что-ли рехнулся? До завтрева энто подождать-то не могёт? Спать лёг Сашок уже! А его лучше не будить просто так!

БЛАГУШИН: Для меня завтрева один сюрприз будет, наверное! Что ты винтовочку вскинешь вместе с Мытарем, да у стеночки меня в расход пустите! И тогда энтот сюрприз уже не получится! Давай зови! Он тебе и мне ещё спасибо скажет!

УВАРОВ: Чё сказать-то ему? Что князь Василь Михалыч соизволили ему исповедаться? Так он не батюшка…. И чё там Верка скулит? Никак вы её там на троих поимели? (смеётся). Так, Вер, не скулить надо, а радоваться! Скулить будешь, когда тебя завтрева к стенке поставят, вместе с твоим родственничком!

БЛАГУШИН: Да хватит тебе ёрничать! Остряк! Иди за Мытарем, а потом в штаб немецкий…. Там охфицера ихнего дежурного найди…. Для них тоже энто сюрпризом будет….

ГРИНБЕРГ (тихо): Падла недобитая!

УВАРОВ: Ты чё, старый, ополоумел? Я сейчас сарай открою, да тебе мозги твои, перед смертью твоей, прикладом сам вправлю! Может тебе сюда и самого Хитлера вызвать из Берлину? Может у тебя и для него сюрприз будет? Говори, пока я действительно дверь энту не открыл, ради чего ты мне ночью тёмной мозги тут дерьмом пачкаешь?

БЛАГУШИН: Ладно, скажи Мытарю два слова: «Гринберг здесь» и сам увидишь, что будет.

УВАРОВ: Гринберг, говоришь! Энто никак тот голубчик, которого мы вместе с Веркой взяли? А мне сразу его морда не понравилась. Жидовская какая-то…. Ладно, сейчас сбегаю за Сашко́м…. А ты, гляди, не прибей тут его…. Он живой нужен…. (убегает)

(Благушин не успевает отвернутся от двери, как раздаётся пронзительный Верин крик и тут же он получает удар в лицо от напавшего со спины Гринберга. От неожиданности Благушин падает на спину и тут же чувствует на своём горле мягкие, короткие пальцы, которые пытаются с силой сдавить его).

ГРИНБЕРГ (шипит от ярости): Сдохни, сука! Задушу!

(Но силы явно не в пользу комиссара партизан. Благушин не без труда отдёргивает руки Гринберга от своего горла и одним ударом сбрасывает того с себя. Затем встаёт, отряхивается. Смотрит на корчащегося в истерике на полу Гринберга, сплёвывает на него и отходит в свой угол, где спокойно садится на корточки).

БЛАГУШИН: Эх, покурить бы сейчас!.. (замолкает)

(Гринберг катается по полу и просто воет. Вера и Николай с презрением смотрят на него. Он продолжает кататься по полу и выть, даже когда лязгнул замок двери и в сарай ворвался Мытарь в сопровождении Гришки Уварова).

МЫТАРЬ (останавливается, глядя на катающегося по полу Гринберга): Что-ли это дерьмо и есть тот грозный и лихой Яшка Гринберг?

БЛАГУШИН: Он и есть!

УВАРОВ: А как узнал-то? Верка что ли раскололась? (Обращается к Вере): Твой что ли командир? А?

ВЕРА (всхлипывая и вытирая платком глаза): Да пропадите он и ты пропадом! Что тому везде враги мерещатся, что тебе, Ирод! Он деда моего и бабку спалил в сарае заживо! Не командир он мне! Тьфу!

БЛАГУШИН: Я узнал! Я энту харю ни в жизнь не забуду! Забирайте его в штаб и посмотрите, что энто за герой!..

МЫТАРЬ (хватает Гринберга за шиворот и старается поднять его с пола. Тот сопротивляется): Вставай морда жидовская! Пойдём! Ты мне за всё скоро ответишь! На ремни, сука, порежу! (Обращается к Благушину): Ну, спасибо, Василь Михалыч! Я за тебя слово замолвлю!

БЛАГУШИН: За меня одного не надо! Ежели ты русский человек, православный, то и за энтих двоих тоже! Парень молодой совсем! Еще никому никакого вреда причинить не успел…. Сын у меня такой же! И Верка! Сам знаешь! Какая с неё партизанка?! Вертихвостка легкомысленная – согласен! Баба на передок слабая, а ежели за энто начать баб расстреливать, то и человечество всё кончится….

МЫТАРЬ (Отталкивая Гринберга в руки Уварова): За краснопёрого не ручаюсь! Да и тяжёлый он! Кто с ним возиться-то будет! А за Верку – так и быть скажу…. Ладно! Пошёл, сволочь!

(Мытарь и Уваров выталкивают Гринберга в полуобморочном состоянии из сарая. Лязг закрывающегося замка. Удаляющаяся брань двоих полицейских в адрес уводимого ими комиссара партизанского отряда. Арестанты остаются втроём).

НИКОЛАЙ: Я бы не сдал его…. Сам бы придушил тут-же, но не сдал! Он, хоть и сволочь, но он с немцем воюет, он свой…. Предательство это….

БЛАГУШИН: Ну, насчёт предательства, энто мы еще поглядим, кто таковым станет. Что-то мне подсказывает, что действительно его здесь порешить надо было.

ВЕРА: Почему, дядь Вась?

БЛАГУШИН: Ты видела его состояние, когда уводили его?

ВЕРА: Да уж, не самое лучшее! Со мною-то он храбрее был!

БЛАГУШИН: Да и с братьями моими в сопровождении отряда вооруженного, тоже героем и борцом пламенным казался. И в Сухотчево, скорее всего, тоже. Сдаст он…. Сдаст партизан-то всех. Этим же Гринбергам только жизнь их дорога, а что мы, что мужичьё в партизанах сидящее – для них: мусор. Там где сила, там они и служат! Ох, сдаст, сдаст партизан-то….

НИКОЛАЙ: Так тебе же это в радость должно быть! Вон Мытарь сказал, что замолвит за тебя…. Будешь жить – не тужить, без партизан-то! Глядишь, и крест тебе