– Почему так… как можно отличить одно от другого?

– Депрессия – это серьезная болезнь. Она причиняет физическую боль и истощает. Невозможно просто взять и победить депрессию, преодолеть ее, как невозможно просто взять и победить рак. А грусть – это нормальное человеческое состояние, такое же, как радость. Радость ведь не назовешь болезнью! Радость и грусть нужны друг другу. Не бывает одного без другого, понимаешь?

– Похоже, в наши дни большинство людей если не депрессивны, то несчастны. Ты со мной согласен?

– Не уверен, что я бы выразился именно так. Правда, сейчас гораздо больше размышляют о грусти и собственной недостаточности или неадекватности; кроме того, сейчас кажется, что все ощущают на себе давление из-за необходимости постоянно быть счастливым. Что невозможно.

– Вот и я о том же. Мы живем в грустное время, что мне непонятно. Почему так? Разве сейчас вокруг больше несчастных людей, чем раньше?

– В университете есть много студентов и преподавателей, для которых главная повседневная забота – учти, я не преувеличиваю – заключается в том, как сжечь нужное количество калорий для их конкретного организма на основе диеты и физических упражнений. Подумай об этом в контексте истории человечества, и ты поймешь, что грусть бывает разной. Что-то случилось в последнее время с системой ценностей. Произошел какой-то нравственный сдвиг. Может быть, всем недостает сострадания? Интереса к другим? Может быть, люди уже не так стремятся к общению? Все взаимосвязано. Как нам достичь чувства значимости и цели, не ощущая связи с чем-то большим, чем наша жизнь? Чем чаще я об этом думаю, тем чаще мне кажется, что счастье и удовлетворение зависят от присутствия других, пусть даже одного другого человека. Так же как грусть требует радости и наоборот. В одиночку…

– Я понимаю, о чем ты, – перебиваю его я.

– Есть старый пример, который часто приводят на лекциях по философии для первокурсников. Он посвящен контексту. Примерно так: у Тодда в комнате маленькое растение с красными листьями. Он решает, что ему не нравится, как выглядит растение, и хочет, чтобы его растение было похоже на другие растения, которые есть у него дома. Поэтому он тщательно раскрашивает все листья в зеленый цвет. После того как краска высыхает, невозможно понять, что растение раскрасили. Оно кажется зеленым. Ты меня слушаешь?

– Да.

– На следующий день ему звонит подруга – она биолог – и спрашивает, может ли он на время дать ей зеленое растение для каких-то опытов. Он отвечает отказом. На следующий день еще одна подруга, художница, спрашивает, нет ли у него зеленого растения, которое она могла бы нарисовать. И он отвечает: «Да». Один и тот же вопрос был задан дважды, но он дал на него противоположные ответы, причем оба раза был честен.

– Понимаю, о чем ты.

Мы снова поворачиваем, на сей раз на перекрестке.

– Мне кажется, что в контексте жизни, существования людей, отношений и работы может быть один верный ответ: испытывать грусть. Он правдив. Оба ответа верны. Чем больше мы твердим себе, что всегда должны быть счастливы, что счастье – самоцель, тем хуже все становится. И кстати, моя мысль не слишком оригинальна. Знаешь, сейчас я вовсе не пытаюсь блеснуть умом. Мы с тобой ведь просто разговариваем.

– Мы общаемся, – говорю я. – Мы думаем.

Тишину нарушает мой телефон; он звонит у меня в сумке. Опять.

– Извини, – говорю я, доставая телефон. На экране мой номер. – Снова та подруга.

– Может, сейчас ответишь?

– Мне как-то не хочется с ней разговаривать. Рано или поздно она перестанет мне названивать. Уверена, у нее ничего не случилось.

Я кладу телефон в сумку, но снова достаю, услышав сигнал о поступившем сообщении. Новых сообщений два. Хорошо, что музыка снова включена на полную громкость. Не хочу, чтобы Джейк слушал сообщения. Правда, в первом сообщении Абонент ничего не говорит. Я слышу только звуки, скрипы, шум льющейся воды. Во втором сообщении вода шумит громче, и я слышу, как он ходит: шаги, потом снова скрип, как будто закрывают дверь. Это он. По-другому и быть не может.

– Что-нибудь срочное? – спрашивает Джейк.

– Нет. – Надеюсь, что я говорю небрежно, но меня обдает жаром.

Мне придется разбираться с этим, когда мы вернемся – рассказать об Абоненте кому-нибудь, кому угодно. Но сейчас, если я что-нибудь расскажу Джейку, мне придется признаться, что солгала ему. Так больше не может продолжаться. Не может! Вода все льется. Сама не знаю, зачем он так со мной поступает.

– В самом деле? Ничего срочного? Два звонка подряд, даже не эсэмэски. Мне кажется, там что-то важное.

– Некоторые люди склонны драматизировать, – пожимаю плечами я. – Поговорю с ней завтра. Все равно мой телефон вот-вот сядет.

Кажется, до меня Джейк встречался с аспиранткой с другого факультета. Время от времени она попадается мне на глаза. Она красивая блондинка со спортивной фигурой. Бегунья. Он точно с ней встречался. По его словам, они остались друзьями. Неблизкими друзьями. Они не проводят время вместе. Но он признался, что за неделю до того, как мы с ним познакомились в пабе, они вместе пили кофе. Наверное, кое-кому покажется, что я ревную. Но я не ревную. Мне просто любопытно. Кроме того, я не люблю бегать.

Странно, но мне хотелось бы с ней поговорить. Выпить вместе чаю и расспросить ее о Джейке. Мне хотелось бы узнать, почему они начали встречаться. Что именно в нем привлекло ее? Мне хотелось бы знать, почему их отношения закончились. Кто все прекратил – она или Джейк? Если она, то долго ли думала перед тем, как все закончить? Разве не разумная мысль – поболтать с бывшей подружкой нового приятеля?

Иногда я спрашиваю его о ней. Он отвечает сдержанно. Почти ничего не говорит. Только признался, что их отношения не были долгими или очень серьезными. Вот почему мне нужно поговорить еще и с ней. Чтобы услышать ее версию случившегося.

Мы одни в машине в безлюдном месте. По-моему, сейчас самое подходящее время…

– Как же у вас все закончилось? – говорю я. – Я имею в виду – у тебя и твоей прежней подружки.

– Все и не начиналось по-настоящему, – отвечает он. – Все было неглубоким и временным.

– Но вначале ты так не думал.

– Ни в начале, ни в конце.

– Почему ваши отношения не затянулись?

– Потому что они были ненастоящими.

– Откуда ты знаешь?

– Такое всегда знаешь, – говорит он.

– Но откуда мы знаем, когда отношения становятся настоящими?

– Ты спрашиваешь в общем или конкретно о тех отношениях?

– О тех.

– У нас не было зависимости. Зависимость равняется серьезности.

– Вот тут позволь с тобой не согласиться, – говорю я. – Что значит «настоящее»? И как ты понимаешь, «настоящее» у вас или нет?